Побег куманики - Лена Элтанг

Остались одни бестолковые Люка и адвокаты по разводным делам.

Может, она и права. Но я-то не Люка.

Меня зовут Петра Грофф, read my lips: Пе-тра Гро-офф.

To : Liliane Edna Levah,

5, cours de la Somme, 33800 Bordeaux

From : Eugene Levah, Golden Tulip Rossini,

Dragonara Road, St Julians STJ 06, Malta

22, Fйvrier

Лилиан! Я дозвонился в Вербье! Франсуа проверил снимки! Это может быть Эль Лисицкий! Лилиан, я могу стать богачом, черт побери!

Он пишет, что галерея не берет на себя ответственность и чтобы я отвез серию к серьезному эксперту. Отвез, а не отослал, Лилиан! Значит, он уверен, что это ценность, которую могут украсть!

Когда я думаю, что двести или нет — триста тысяч евро! валяются у меня под дверью в обыкновенном почтовом конверте, мне хочется выть и кусаться.

Надеюсь, мсье Пошерон, наш консьерж, догадался прибрать мою почту, тем более что Франсуа наверняка послал заказным.

Чертова Фиона не отдает мне денег, карточки мои закрыты, в кармане полтинник мальтийскими лирами.

— Откуда такая спешка? — говорит она мне, аккуратно подбирая свой ирландский ротик. — Вы подписали контракт, мсье Лева, к тому же вы не имеете права покидать остров, пока полиция не выдаст нам разрешение.

Я звонил комиссару, он дал мне телефон следователя и велел отпрашиваться у нее. Петра Грофф. Если это та необъятная девица, похожая на резиновую перчатку, набитую тяжелым песком, что приезжала на раскопки, то, боюсь, мне ничего не светит: у нее вид безнадежно снулой девственницы.

Однако я не намерен разыгрывать клоуна в этом провинциальном театре абсурда.

Я не убивал англичанку и считаю себя свободным от всех обещаний, данных полиции, а также мадам Расселл и всем остальным участникам мальтийского перформанса.

Сегодня вечером я намерен кое-что предпринять и раздобыть деньги на билет.

Смешно, в самом деле, прозябать в обшарпанном Тюльпане, когда дома, под дверью, лежит путеводитель по Бразилии и Аргентине, сумасшедшее платье для тебя и билеты на самый невероятный круиз из всех океанских круизов.

Корвин никогда не покажет тебе Аргентину, подумай об этом, Лилиан.

Не стану писать подробно, чтобы не волновать тебя, моя дорогая, хотя проклятые подробности так и норовят сорваться с моего языка. К тому же это странное и невнятное дело, на манер детективов Дафны Дюморье, тебе не слишком-то понравится.

Но я должен, должен почувствовать себя всемогущим раджой! Пока что я чувствую себя безоружным сахибом, которого преследуют местные духи.

Теперь же отправляюсь к надежному антиквару на остров Гозо, его адрес мне дал знакомый бармен в отеле.

Если все выгорит, вечером я получу деньги и завтра буду в Париже. А послезавтра — в нашей квартире. Где ты будешь ждать меня с сырным тортом из кондитерской мсье Жервэ, n ' est — ce pas ?

И где, возможно, находится нечто не менее аппетитное — в манильской бумаге, в конверте с пузырьками! — нечто, способное изменить твои планы на ближайшее время. Верно, дорогая?

Твой Эжен Счастливчик

MОPAC

без даты

partida de ajedrez

откуда мне знать? я знаю об этом не больше, чем смуглые маленькие люди, скучающие на берегу, знают о британском паруснике на горизонте, что это — белая рыба? полоса дождя? как можно назвать то, чего нет на твоем языке? что толку в горячем шепоте ламы — иди туда, о благороднорожденный, сделай это, если умерший не отличит малайму от дупемы, хоть ты его кусай

он вешает пальто на лучезарный крючок милости и ступает босиком на опасные пути, откуда ему знать? вот и я держу свое предчувствие на весу, над шумной пустотой неизвестного слова, будто латунную ладью над ониксовой доской, опустишь руку, коснешься черного на белом — и вскинется хмурый соперник, заглянет мне в лицо в недоумении: вот так вот, да? откуда мне знать, дружище, черный конь переходит вброд, ладья черпает тяжелую воду, место проигрыша записано на тамшине, а место выигрыша на доске для порки, выплюни обол, смеется ладейщик, выплюни же этот чертов обол

февраль, 26

ненависть

вот цезарь писал луцию туррину, что давно не испытывал чьей-либо бескорыстной н. к себе и — что день за днем жадно вглядывается во врагов, надеясь отыскать того, кто н. его за то, что он есть, а не за его обстоятельства

вот бодрийяр пишет, что н. — это способ создания искусственных невзгод, а мне кажется, что н. — это способ утешиться, оттого что в ней есть горячая привычность и уютный резон в отличие par exemple от любви

для хорошей, качественной н. нужно время, такая н., наверное, созревает, как инжир, выворачиваясь нутряными зернышками

хорошая н. всегда с тобою, от нее мерзнет переносица и закладывает уши

чистая холодная н. хранит мир от распада и хаоса не хуже элевсинских мистерий или фреона в холодильнике

февраль, 27

Liebestod

вчера встретил чесночка на кухне за поздним завтраком, дезабилье

зачем ты дома носишь это жесткое кружево, говорю, преломляя с ней вчерашний хлеб, запивая выдохшимся вином, алый черствый нейлон, ты в нем похожа на озябшего скарабея, неужели и спишь так? ужасно неудобно, детка, а на работу ходишь в гепардовом шелке, вечно голодная венера в мехах, разве не лучше наоборот? оказалось, я полный придурок и connard, не понимаю простых вещей

когда чесночок была еще не чесночок, а просто патрисия из города славного гента, русоволосая толстушка пэт, она влюбилась в немецкого студента, и студент, немного выпив с друзьями на soiree, пришел к ней ночевать, как только выдался свободный от родителей выходной

патрисия дала себе страшное патрисино слово не поддаваться на студентовы уговоры, налила ему зеленого чаю, voila le the ! отрезала черничного пирога, пока я это делала, морас, меня всю трясло! я готова была ходить по стенам, как австралийский геккон! уложила спать в свежей атласной постели, представляешь, мо, я еще утром сменила все белье и даже занавески! сама же направилась в мамину спальню и в ящике комода выбрала самый упрямый, самый красный, самый парадный корсет, на двенадцати крючках, морас! с глупыми висячими резинками для чулок! и легла со студентом в длинной юбке и лыжном свитере, как будто замерзла, я и вправду стучала зубами, морас!

студент немного удивился, потом запустил под свитер обе руки и удивился еще больше: патрисины невзрачные яблочки едва угадывались под диоровскими крепкими ребрами, китовый ус — нешуточная штука, хитрые крючки впивались в спину, расстегнуть их у бурша не хватило убывающих сил, и вот, повозившись немного, он утомился и закрыл прекрасные свои зигфридовы глаза, и вот он заснул и проспал до утра, посапывая прекрасным своим тангейзеровым носом, покуда дурочка пэт разглядывала тени на потолке, бессонная брунгильда в бутафорской броне, мокнущая от страсти, ледяная от страха, если бы он потрогал меня там, я разорвала бы его на кусочки, на лоскуты!