Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

Во Франции, — продолжал Наполеон, — во время приёма гостей я в равной степени принимал и католиков, и протестантов. Я одинаково вознаграждал священников и той, и другой церкви. Я отдал протестантам прекрасную церковь в Париже, которая раньше принадлежала иезуитам. Для того чтобы предотвратить любые ссоры на религиозной почве в местах, где находятся и католическая, и протестантская церкви, я запретил и той, и другой звонить в колокола для сбора верующих на богослужение в церквах до тех пор, пока их священники не обратятся за разрешением звонить в колокол, указав, что их обращение является результатом желания и просьбы прихожан обеих церквей. Тогда разрешение выдавалось на год, и если по истечении этого года обращение не было возобновлено обеими сторонами, то разрешение теряло свою силу.

Этим самым я воспрепятствовал возникновению ссор, так как католические священники поняли, что они не могут звонить в свои колокола до тех пор, пока протестанты не получат аналогичную привилегию.

Существует связь между животными и Богом. Человек, — добавил Наполеон, — является более совершенным животным, чем остальные животные. Он размышляет лучше. Но откуда нам известно, что животные не имеют собственного языка? Я придерживаюсь той точки зрения, что присущее нам высокомерие заставляет нас сказать «нет», потому что мы не понимаем их. Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Лошадь отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь, которая отличала меня от всех других людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала своё понимание того, что её всадник превосходит всех других, окружавших его, тем, что она выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой. Она также никому не позволяла оседлать себя, за исключением одного конюха, который постоянно ухаживал за ней. Когда конюх ехал на ней, то ее движения были совсем другими, казалось, она сознает, что позволила ехать на себе человеку, подчиненному ее хозяину. Когда я терял дорогу, то обычно бросал вожжи, и она всегда находила правильный путь в местах, где я со всей моей наблюдательностью и хвалёными познаниями не мог этого сделать.

Кто может отрицать ум собак? Существует связь между всеми животными и всем живым. Растения — тоже живые; и в мире растений и животных существуют ступени развития вплоть до человека, который один является высшим существом по сравнению со всеми другими существами. Но один и тот же дух оживляет их всех в большей или меньшей степени.

Этот губернатор, — добавил Наполеон, — закрыл для меня дорожку, которая вела к садам Восточно-Индийской компании, где я обычно гулял, так как это — единственное место, защищенное от пыльных бурь, что было, как я полагаю, по его мнению, слишком большой поблажкой для меня. Я уверен, что он задумал что-то дурное. Но меня это мало беспокоит, ибо когда время человека приходит, он должен уходить».

Я взял на себя смелость спросить его, был ли он фаталист. «Конечно, — ответил Наполеон, — в такой же степени, как турки. Я был им всегда. Когда судьба проявляет волю, ей следует подчиниться».

Задал Наполеону несколько вопросов о Блюхере. «Блюхер, — заявил Наполеон, — очень храбрый солдат, прекрасный рубака. Он подобен быку, который закрывает глаза и, не видя опасности, бросается напролом. Он совершил тысячу ошибок, и, если бы не благоприятные для него обстоятельства, я мог неоднократно взять в плен его и большую часть его армии. Он упрям и неутомим, он ничего не боится и очень предан своей стране; но в качестве генерала он лишен всякого таланта. Я помню, когда я был в Пруссии, он обедал вместе со мной после того, как сдался в плен, и тогда он производил впечатление самого заурядного человека».

Говоря об английских солдатах, он заметил: «Английскому солдату не откажешь в храбрости, в этом он превосходит всех, а английские офицеры обычно — благородные люди, но, однако, я не думаю, что они способны осуществлять большие маневры. Думаю, что если бы я командовал ими, я мог бы добиться от них многого. Тем не менее, я пока недостаточно знаю их, чтобы высказать о них окончательное мнение. Я беседовал об этом с Бингемом, и хотя он придерживается другой точки зрения, я бы изменил вашу систему. Вместо хлыста я бы вел их за собой под знаменем чести. Я бы внедрил в их умы принцип соперничества. Я бы повышал в чине каждого заслуживающего это солдата, как я практиковал подобное во Франции. После сражения я собирал офицеров и солдат и задавал вопрос: кто лучше всех проявил себя? Кто был самый храбрый? И повышал в чине проявивших себя наилучшим образом в сражении и способных читать и писать. Тех, кто не мог ни читать, ни писать, я заставлял учиться ежедневно по пять часов, пока они в достаточной мере не овладевали грамотой, после чего я повышал их в чине. Что можно было ожидать от английской армии, если бы каждый солдат надеялся стать генералом, если он хорошо сражается?

Однако Бингем говорит: большая часть английских солдат — просто животные, которых надо подгонять палкой. Но, конечно, английским солдатам необходимо привить чувства, достаточные для того, чтобы, по крайней мере, они вышли на уровень, превышающий уровень солдат других стран, где не используется унизительная система хлыста. Никакой униженный солдат не пригоден к воинской службе. Бингем говорит, что в солдаты по своей воле идут только отбросы общества. Но причина этого как раз и заключается в этом позорном наказании. Я бы отменил это наказание и сделал так, чтобы даже положение рядового солдата рассматривалось как оказание чести лицу, носящему это звание. Я бы действовал так, как я делал это во Франции. Я бы поощрял молодых образованных людей, сыновей купцов, молодых джентльменов и других вступать в армию в качестве рядовых солдат и повышал их в чине, в зависимости от их заслуг. Я бы заменил плеть заключением в тюрьму, посадив провинившихся на хлеб и воду, презрением товарищей по оружию и другими наказаниями. Когда солдат унижен и обесчещен арестантской одеждой, он не думает о славе и о чести своей страны. Какую честь может иметь солдат, которого высекли перед строем его товарищей? Он теряет все чувства достоинства, и если противник лучше оплатит его работу, то он вскоре будет сражаться против своих же бывших товарищей.

Когда австрийцы овладели Италией, то они тщетно пытались из итальянцев сделать солдат. Они или сразу дезертировали, как только их набирали в армию, или же, когда их заставляли выступать против врага, немедленно убегали при первом же выстреле. Было просто невозможно сохранить хотя бы один полк. Когда же я овладел Италией и стал набирать солдат в армию, то австрийцы смеялись надо мной и говорили, что всё это напрасно, что они пытались это сделать в течение продолжительного времени и что не в характере итальянцев сражаться и становиться хорошими солдатами. Несмотря на это, я призвал в армию много тысяч итальянцев, которые сражались так же храбро, как и французы, и не покинули меня, когда я стал жертвой превратностей судьбы. И в чём заключалась причина поведения итальянских солдат? Я запретил порку и палки, которые применяли австрийцы. Я способствовал продвижению по службе тех, кто был талантлив, и многих из них сделал генералами. Террор и плеть я заменил честью и соперничеством».

Я спросил Наполеона о его мнении относительно сравнительных качеств русских, прусских и немецких солдат. Наполеон ответил: «Солдаты меняются, иногда они бывают храбрыми, иногда трусливыми. Я видел русских солдат в сражении при Эйлау, они демонстрировали чудеса храбрости: среди них было много героев. В битве под Москвой они, зарывшись по самые уши в траншеи, позволили мне с моими девяносто тысячами солдат одолеть их армию в двести пятьдесят тысяч. В сражении под Иеной и в других битвах той кампании пруссаки бежали в беспорядке с поля боя, словно стадо овец; но потом они сражались храбро. Я придерживаюсь того мнения, что сейчас прусский солдат по своим боевым качествам превышает австрийского солдата. Французские кирасиры были лучшими кавалеристами в мире. Нет лучшего наездника в мире, чем мамелюк, когда он один, но мамелюки не могут успешно сражаться, когда они выступают как единый отряд. Как партизаны казаки остаются непревзойдёнными, а поляки преуспевают в качестве уланов».