Черный театр лилипутов - Евгений Коротких

* * *

— Левшин, — поинтересовался я, когда мы зашли в номер. — У тебя так не бывало, чтобы ты сразу билеты в классе продавал?

— Парень! — включил свой мегафон Витюшка. — Ты, я вижу, при башлях! На сколько продал?

Нужно было выкручиваться, поэтому без Левшина здесь не обойтись…

— Тридцать пять рублей! — орал он. — Мы живем! Быстрее в кабак, там сегодня такие крошки!

— Ты что! — возмутился я. — Осталось уже двадцать рублей, к тому же мне эти деньги отдавать надо!

— Да брось ты об этом думать! Когда придет время, тогда и будем соображать! — мазался Витюшка моим одеколоном и чистил свои крупные белые зубы моей же пастой. — Один раз живем! — вопил он из ванной. — Если не сейчас, то когда же?

— Можешь идти куда угодно, а я никуда не пойду, это не мои деньги.

— У тебя их, как и у меня, никогда не будет! — выскочил с зубной щеткой во рту Левшин. — Все, что нужно и можно взять из этой проклятой жизни, надо брать без сожаления и немедленно! Хватит тебе умничать! Может быть, именно сейчас мою крошку снимают, а я тут тебя, дурака, учу. Давай переодевайся быстрее!

— Никуда не пойду, — улегся я на кровать. — Это ты можешь жить без денег, а мне постоянно хочется жрать, да клянчить — стыдно.

У Витюшки от таких слов выпала изо рта зубная щетка.

— Что ты сказал?! — заорал он. — Ну-ка, повтори!

— Могу повторить, — со злостью сказал я, подходя к нему.

— О, господи! — ужаснулся Левшин, скрываясь в ванной. — С кем приходится работать! Лучше б я с Колей жил в номере, чем с тобой! Тот жлоб, но ты… у меня просто слов нет! Можешь не ходить, тебя никто не заставляет, займи до завтра чирик, а с суточных я тебе отдам.

Зашли Коля и Петя, без стука и почему-то без привычной ругани.

— Левшин, ты куда? — заглянул Видов в ванную.

— Мне с тобой в противоположную сторону, послышался ответ. — Старушки, правда, уехали?

— Правда, рано утром.

— Вот и езжай их догоняй.

— Далеко этот придурок собрался? — спросил меня Петя, будто не знал, как и Коля, то единственное место, куда может пойти Витюшка.

— Мне думается… в ресторан, — произнес я глубокомысленно.

— Кухня отвратительная в этом кабаке, — присаживаясь на стул, проговорил Петя скучающим тоном. — Думаю сегодня пойти поужинать в «Чулпан».

Чувствовалось, что Горе попал на «Клондайк»… уселся на довольствие прочно.

— Привет, — кивнул Левшин Пете, выходя из ванной. — Потолок цел? Ногами не повыбивали?

— Ты на что намекаешь? — снисходительно улыбнулся Горе. — Ну как крошка, Евгеша?

— Класс, — ответил я, с большим трудом вспоминая его подружку.

— Такая секс-бомба, — начал гундосить Горе, но скривившийся недоверчиво от его слов Левшин выскочил в коридор, знаком показывая мне, чтобы я тоже вышел.

«Придется занять, — вздохнул я. — Ничего не поделаешь».

Я отсчитал ему в коридоре червонец, и Витюшка галопом понесся в свой единственный и любимый бордель.

Петя все— таки нудно и пошло рассказал и о том, что было ночью, и о том, как девчонка влюбилась в него с первого взгляда, и о том, сколько у нее за душой… и что сейчас он подумывает на ней жениться… Еще Горе долго гундосил о том, что презирает Левшина, у которого нет никакого смысла жизни. Внезапно вбежал возбужденный Витюшка.

— Где твоя повязка? — заорал он с порога.

— Не понял? — удивился я.

— Чего ты не понял, дурак! Там полкабака сейчас в марлевых бинтах сидит, последний скрип! Без марлевки просто делать нечего, никого не снимешь! Что ж ты вчера в кабаке был и не предупредил меня… еще друг называется.

Я понял, что невольно занес моду в богом забытый Чертоозерск.

Левшин вытащил марлю из мусорного ведра, куда я ее забросил утром, и посмотрел на меня.

— Еще друг называется! — процедил он. — Я же мог сегодня пролететь! Ну-ка, завяжи на бантик.

Я завязал ему на затылке бантик, и Витюшка с низкого старта рванулся в свое логово.

— А я сегодня несколько человек в городе видел в бинтах, — протянул недоуменно Видов. — Смотрю, и вроде голова целая, а в бинтах и с бантиком. Один так в красном бинте шел, наверно, покрасил.

Чертоозерск, окончательно завернулся, если даже Горе пошел ужинать со своей баскетболисткой с перевязанной головой. Когда я увидел его, мне стало страшно. Куда там монстрам из фильмов ужасов до него…

Видов предложил мне спуститься в ресторан. После недолгого колебания я согласился. Левшин сидел с перебинтованным черепом в центре зала в окружении трех восхищенных девчушек и что-то возбужденно им рассказывал. В нашу сторону он даже не взглянул.

— Пошли отсюда, — сконфузился Видов. — Над нами уже смеются.

Коля побежал искать бинт, чтобы подсесть к Левшину, я забился в угол ресторана.

Витюшка, как всегда, был в центре внимания. С ним спешили познакомиться соседние столики, он громко смеялся, рассказывал анекдоты, случаи из актерской жизни… Когда зазвучал сверкающий рок-н-ролл, все старались быть поближе к нему и перенимали его движения, которые он тут же придумывал, импровизировал и прекрасно их исполнял. Левшин, как бездомный костер, притягивал к себе порочных мотыльков, заражал их своим неиссякаемым оптимизмом, весельем, и с ним было всем легко и просто.

«Один раз живем! — выкручивал Витюшка немыслимые па. — Я ненавижу завтра! Только сегодня и только сейчас!»

Перед глазами мелькал восторженный Левшин, из глубины танцующих слышался его заразительный, зазывающий смех, и кто-то шептал мне в самое ухо:

— Приятель, ты чего, умнее всех? А ну-ка, беги за бинтом и быстрее возвращайся сюда, пока еще Витюшкиных крошек не разобрали.

И я побежал, полетел, в надежде найти хоть маленький кусочек марли, чтобы прилепить себе на лоб, стать как все и ничем не отличаться от других.

* * *

Бригада артистов «Мойдодыра» завтракала в кафе на четвертом этаже гостиницы «У озера». Клан Закулисных сидел за отдельным столиком, остальные пристроились рядом. Закулисный здесь уже навел шорох, и поэтому официантки знали, что он любит только натуральное и минеральную. Его не обсчитывали и не заставляли долго ждать. Пухарчук был здесь лучшим другом, а Коля с Петей каждое утро безуспешно заигрывали с официантками.

— Рассасывает, — кивнул Видов на Закулисного, который допивал вторую бутылку минеральной.

— Скоро сорвется, — поморщился Горе. — Когда ему вшили, не помнишь?

— Черт его знает, — пожал Коля плечами. — Пухарчук все знает. Женек, — обратился к нему Видов. — Когда пупок сорвется?

— А он и не собирается, — буркнул Пухарчук, заглатывая огромную отбивную. — У него как ампула рассосется, он поедет в Киев гипнотизироваться.