Тайны архивов: вырванные страницы - Александр Николаевич Дугин

из них как держится на допросах. Больше того, арестованному ДАВЫДОВУ было заявлено прямо, что он – жертва провокации, невинный человек и в ближайшее время будет освобожден. В довершение всего, ДАВЫДОВ был привлечен помощником начальника СПО ФЕДОТОВЫМ для агентурной работы в камере и ему выдавались деньги. А перед самой отправкой в Ивановское УНКВД ДАВЫДОВА посадили в одну камеру в Бутырской тюрьме с КОМЕНДАНТОВЫМ, вызванным по этому делу в Москву.

Я считаю, что все эти махинации с арестованными делались умышленно, с тем чтобы затормозить дела или совершенно их смазать. В этом, очевидно, был заинтересован РАДЗИВИЛОВСКИЙ, который с СИМОЧКИНЫМ, КОРОТКОВЫМ, АРАЛОВЫМ и МАРЧУКОМ работал в Иванове, жил душа в душу и производил вместе с ними вражеские дела (абзац подчеркнут синим карандашом. – А. Д.).

Помимо всего изложенного, считаю необходимым особо становиться на поведении начальника секретариата Наркомата ШАПИРО. Он ко мне, на протяжении всего времени, как я его знаю, относился неприязненно, я бы сказал, враждебно. Я считаю, что эта враждебность проистекает оттуда же, откуда и у ЛИТВИНА, ПОПАШЕНКО, КОГАН и др.

Я припоминаю такие факты, в январе 1938 года, прибыв в Наркомат, я был встречен ШАПИРО следующими словами: «Что Вы там наделали, натворили перегибов и пораспускали партийную организацию». Я ему на это ответил, что к этим делам я никакого отношения не имею, это дела ПОСТЫШЕВА и о них писал Наркому». В заключение ШАПИРО сказал, что Вы там писали, это совсем не то, что там произошло.

В середине марта, после ознакомления в Иванове с делами, я прибыл в Наркомат с целью личного доклада. Во время разговора с ШАПИРО, по поводу посланной мной записки на имя Наркома в отношении дел в Ивановском УНКВД, заявил мне, что по-Вашему получается, что до Вас в Иванове не работали, что РАДЗИВИЛОВСКИЙ там ничего не делал.

На это я ему ответил, что я этого не заявлял. А те безобразия, которые имеют место в аппарате УНКВД, я скрывать не намерен. В этот раз мне так и не удалось попасть к Народному Комиссару, ШАПИРО проманежил меня два дня и в заключение сказал, что Нарком приказал выезжать на место и работать. Я выехал.

Третий характерный случай, я считаю, имел место в июне, когда я приезжал с докладом по делу сотрудников. До моего выезда проходила партийная конференция, на этой конференции я выступил с резкой критикой работы Горкома и Обкома, в частности СИМОЧКИНА – первого секретаря и обвинил его в том, что он допустил засорение аппарата УНКВД контрреволюционными элементами, в результате чего там орудовала шайка шпионов и диверсантов. Об этом моем выступлении, оказывается, было уже известно ШАПИРО, который сказал мне, что это выступление – неправильное, что так выступать начальнику УНКВД не следует и что СИМОЧКИН никакой ответственности не несет за аппарат НКВД. Это же подтвердил присутствовавший при этом бывший начальник УНКВД Московской области ЦЕСАРСКИЙ. Я им на это сказал, примерно так, что считаю свое выступление правильным, выступил так, как подсказывала партийная совесть. И считаю, что Обком и, в частности, первый секретарь должен нести ответственность за аппарат НКВД (абзац подчеркнут синим карандашом. – А. Д.).

В заключение докладной записки считаю необходимым указать такое мое положение: травля и игнорирование создавало ужасно нервозную обстановку в работе, вместе с тем создавало неуверенность во мне как руководителя аппарата, т. к. ни один вопрос я не мог решить надлежащим образом. Все это тормозилось и затиралось. Санкции на арест активных участников организации тянулись месяцами, на некоторых даже и сейчас не получены.

Среди работников некоторой части шли такие разговоры: наш начальник Управления не имеет связей в Москве, его там никто не знает, поэтому все и тормозится.

Другое дело было при РАДЗИВИЛОВСКОМ. Бывало, Александр Павлович позвонит по телефону ШАПИРО, БАЛАЯНУ и другим, и дело делалось, сыпались значки, прекрасно проходили дела и т. д. и т. п.

Несмотря на это я не прекращал борьбы, очищал аппарат от влияний РАДЗИВИЛОВСКОГО, ЮРЕВИЧА и других, разворачивал дело по правотроцкистской организации, и по шпионам, и заговорщикам внутри аппарата, решительно ликвидировал оставшееся мне тяжелое наследство от деятельности РАДЗИВИЛОВСКОГО (подчеркнуто синим карандашом. – А. Д.).

Конечно, в моей работе могут быть и есть отдельные ошибки. У меня как у коммуниста и человека имеются недостатки, я их никогда не скрывал от партии, всегда говорил о них честно.

Я всю свою сознательную жизнь всегда был с партией и только с партией.

Докладывая о вышеизложенном, прошу Вас тщательно проверить меня и проверить мою работу, чтобы раз и навсегда положить конец всяким и всяческим кривотолкам.

Начальник УНКВД по Ивановской области

капитан государственной безопасности ЖУРАВЛЕВ[161]

г. Москва

Глава 7. Как мы признали свою вину за катынскую трагедию?

После публикации нашей книги «Тайны архивов НКВД СССР: 1937–1938. Взгляд изнутри», в которой подробно рассказывалось о расследовании убийства немцами польских военнослужащих в Катыни[162], многие Читатели просят назвать причины изменения позиции СССР, в результате которых польская сторона до сих продолжает политические спекуляции на тему о признании Россией своей вины за убийство поляков.

Выполняем просьбы наших Читателей.

Итак, отправляемся вместе с ними в Российский государственный архив новейшей истории и открываем одно из дел, документы которого свидетельствуют о неизменной (до 1989 года) позиции советского руководства по катынской трагедии: как отмечалось на Нюрнбергском процессе, вина фашистской Германии в уничтожении польских офицеров считалась официально признанным фактом[163].

Совершенно неожиданным можно назвать появление 6 марта 1989 г. служебной записки заведующего международным отделом ЦК КПСС В. Фалина, в которой он подчеркивает, что «… Год назад [нам] был передан «Секретный доклад об участии польского Красного Креста в работе по эксгумации захоронений в Катыни под Смоленском, произведенной в период апреля – июня 1943 г.», который подводит к выводу о виновности НКВД в уничтожении польских офицеров.»[164]

Проходят дни, готовятся новые документы, но, судя по всему, объективность секретного доклада польского Красного Креста от 1943 г., который составлялся под прямым руководством немецких офицеров, не подвергается никакому сомнению. И 27 марта того же года в ЦК партии появляется новая служебная записка: «В польской печати открыто утверждается, что в гибели польских офицеров повинен Советский Союз, а сам расстрел имел место весной 1940 года… Правда, вина за катынское преступление возложена на «сталинское НКВД», а не на Советское государство. […]

Вместе с тем нашим