Четвертый коготь дракона - Александр Руж

– Нашли чем удивить! – пробурчал Максимов. – Если запустить монгольфьер или шарльер, он пролетит гораздо дальше. Еще и груз с пассажирами поднимет.

– Да, но традиционные воздушные шары неуправляемы, в этом их главная проблема. Смешно: ваши друзья-австрийцы недавно, во время осады Венеции, запустили бумажные аэростаты, которые должны были засыпать город бомбами. Но подул неблагоприятный ветер, аэростаты отнесло в сторону, и бомбы стали падать в австрийский лагерь…

– Чем же ваша игрушка лучше?

– У нее есть рулевое управление. – Грин снова поймал модельку и показал Максимову лопасти из тонких дощечек позади удлиненного баллона. – Я могу выставить их, как мне вздумается, и таким образом задать этой игрушке определенный маршрут и высоту полета. Я сожалею лишь об одном: человечество еще не изобрело двигателя, который можно было бы поставить на настоящий аэростат, способный поднимать людей. Часовая пружинка для такой махины слабовата.

– В таком случае вашей безделушке красная цена – грош в базарный день, – отрезал Максимов, испытывая раздражение.

– Грош? – спокойно отреагировал американец. – Я бы дал за нее побольше. Как это у вас?.. Червонный?

– Червонец, – поправил Максимов, и в голове что-то закрутилось, точно заработал дотоле стоявший часовой механизм. – Джимми, постойте… Как вы сказали?

– Что это вы так напряглись, Макси? – воззрился на него Грин. – Я чем-то оскорбил ваш слух?

– Нет… Наоборот, вы натолкнули меня на мысль… гениальную! Бросьте развлекаться, идем со мной!

Максимов потащил огорошенного американца к майору Капнистову, где и поделился своими соображениями. Они были приняты, хоть майор для виду и похмыкивал – это он так завидовал, что гениальная идея посетила не его, а какого-то полуштатского.

– Как бы то ни было, надо проверить! – решил он, и все трое направились к полевой кухне.

Там, возле пятиведерного котла с варившимся борщом, возился разжалованный из адъютантов поручик Червонный, подкладывал в огонь поленья.

– Что, свыклись уже со своей участью? – осведомился жандармский майор с ехидцей. – Всегда при еде, в атаки не бросают – чем не блаженство?

– Что вам угодно? – тускло отозвался Червонный.

Капнистов выдержал паузу и гаркнул:

– Господин поручик, извольте сознаться!

– В чем? – изумленно округлил рот бывший адъютант его сиятельства.

– В том, что вы – агент мятежников!

– Что-о?

– Не отпирайтесь! Нам ведомо, что в расположении армии действует диверсант, именуемый Красным. Это вы и есть. Червонный – Красный. Так?

– Ну, знаете… – остолбенел поручик и в следующую секунду дал петуха: – Это уже переходит… Я буду жаловаться его сиятельству! Меня и так оскорбили… безвинно… Перестаньте надо мной измываться, в конце концов!

Он шагнул в сторону, намереваясь куда-то уйти, но попал в объятия Джеймса Грина. Затрепыхался, как пойманный щегол. Американец толкнул его к майору, а тот уже доставал свой тульский пистолет, блестевший латунной фурнитурой.

– Выверните карманы! – приказал Капнистов. – Живо!

– Вот еще! – с вызовом ответил поручик. – Я вам не мужик, я дворянин! Требую цивилизованного обращения!

– Подержите-ка этого оратора, господа, – попросил майор.

Максимов и Грин схватили поручика за руки. Он заблажил, стал дергаться, но Капнистов уже обыскивал его мундир.

– А это что? – Из кармана на свет была извлечена склянка с прозрачной жидкостью. – На известковый раствор не похоже. Может, уксус, которым вы, согласно предписанию, ручки свои холеные протираете, чтобы холеру не подцепить, а?

Капнистов со всеми предосторожностями отвинтил крышечку, нос в склянку совать не стал, махнул ладонью, как делают химики, чтобы ощутить запах и при этом не отравиться.

– Нет, уксусом не пахнет. – Капнистов завинтил крышечку, обернул склянку платком, бережно опустил себе в карман. Перчатки с рук снял и бросил в огонь, пылавший под котлом. – Отдадим эскулапам, пусть разберутся. А этого я допрошу со всем пристрастием. Он у меня все скажет…

– Нет! Нет! – Поручик совершил невероятный рывок и освободился из удерживавших его рук. – Это выше моих сил! Я не могу!

Он схватил полено и метнулся к майору, но тот шевельнул рукой, пистолет чихнул, и поручика отшвырнуло к котлу. Он выронил полено, закачался. На его плече расплывалась бурая клякса.

– Сами виноваты. Я вас научу быть покладистым, – наставительно обронил майор. – Ну-ну, не бледнейте, рана чепуховая…

Но и от чепуховой раны, а может, от испуга, поручик сомлел, сделал два-три неверных шажка, не удержал равновесия и навалился грудью на край котла. В глаза ему шибануло обжигающим паром, от крика, застрявшего в горле, он поперхнулся.

– Дурак! Куда?? – в один голос возопили Максимов и Капнистов.

Грин тоже выкрикнул что-то по-английски, все трое рванулись к поручику, но тот – вот уж дурак так дурак! – голося от боли, шатнул котел и опрокинул на себя все пять ведер кипящей жижи.

Сделал он это не нарочно – просто ополоумел. Трудно поверить, что человек в здравом и трезвом рассудке стал бы учинять над собою такое… Нечеловеческий вой разнесся над лагерем. Максимов, Капнистов и Грин, замерев, не могли оторвать взглядов от корчившегося на земле тела, облепленного лепестками капусты и звездочками свеклы. Ослепший и красный – воистину красный, как томат, – поручик бился в судорогах, хрипел, захлебывался…

Прибежали санитары из лазарета, стали сдирать с ошпаренного одежду. Максимов отворотился от этого невыносимого зрелища и пошел прочь. За ним плелся Грин. Капнистов остался с санитарами, талдычил, как заведенный:

– Вот дурак… ну и дурак! – И прибавлял скороговоркой: – Что хотите делайте – он мне нужен живой!

Максимов с Грином в гробовом молчании дошли до своей палатки. Каждый переживал увиденное, никто не решался произнести ни слова.

Безмолвие разрушилось, когда с левой стороны прогремели подряд четыре выстрела. Максимов встрепенулся.

– Что там еще такое?

Они с американцем побежали на звуки стрельбы и наткнулись на унтера и двух рядовых, которые с озадаченными физиономиями рассматривали что-то, лежавшее в кустах.

– Что тут у вас? – спросил Максимов.

– Да вот, извольте видеть, вашбродь, – сдвинулся чуть в сторону унтер, – деваха мертвая… по виду из тутошних…

В траве лежала, разметав руки, девушка лет двадцати пяти, с двумя пышными косами, заостренным носиком и пухленькими щечками, на одной из которых запекся небольшой шрам. Грин нагнулся к ней, пощупал пульс, скорбно кивнул Максимову: дескать, ничем уже не помочь.

– Как есть мертвая, – подтвердил унтер. – Хлопцы мои дозор несли. – Он повел коричневым пальцем на рядовых. – Вон там, в ложбинке, стояли… Слышат: ойкнул кто-то… тонехонько так… Бегом сюда, а тут трое, с кинжалами, что твои абреки… И девка лежит. Мои выпалили, да мимо…