Длиннее века, короче дня - Евгения Михайлова

– Говори. Какое дело у тебя ко мне среди ночи?

– Ну, что ты, – постаралась мило улыбнуться Вера. – Время еще детское. Но мы же не будем разговаривать в присутствии этой… девушки?

– Ты предлагаешь ее выставить? Или какие есть идеи?

– Я… – начала Вера медленно, еще не зная, что скажет. Продолжить ей не удалось. Белесая девица вплотную приблизилась к ним и произнесла низким голосом с явным малоросским прононсом:

– Миша, я не поняла, это кто? И что ей надо? Долго я тут стоять буду – бред ее слушать?

– Бред? – выдохнула Вера. – Ты устала стоять, пока я два слова сказала? А как же ты стоишь на Ленинградке или где там ты стоишь целую ночь, пока тебя не снимут?

Дальше ситуация вышла б из-под контроля, даже если бы вместо Михаила в квартире находился отряд полицейских. Девица налетела на Веру с индейским кличем. Наработано раздирала Верин жакет и шелковую блузку, одновременно пиная ее двумя дичайшими шпильками по всей поверхности ног. Вера сначала только прятала лицо, но, когда ей показалось, что каблук девицы проткнул ее самую уязвимую вену на ноге, она с шипением вцепилась противнице в горло. Схватка уже напоминала бои без правил и, возможно, продолжалась бы до первой жертвы… Но вдруг они обе услышали странные звуки. Вере показалось, что Михаил то ли стонет, то ли плачет, она взглянула в его сторону: он сползал по стене на пол.

– Он умирает! – закричала она и бросилась его спасать. Девица оторопело встала рядом.

Вера опустилась на колени рядом с Михаилом, он повернул к ней залитое слезами лицо… И тут она поняла, что он умирает от хохота!

– Не могу, – задыхался он. – Не было сил взять камеру. Я б завтра в Инете выложил: две самые страшные бабы в моей жизни бьются насмерть за доступ к моему прекрасному телу.

Какое-то время они молча стояли рядом и пытались это проглотить, истерзанные, униженные и оскорбленные. Первой оправилась девица. «А пошел ты, чмо!» Она гордо направилась к выходу, подхватив с пола свою сумку, и так шваркнула дверью, что Михаил вздрогнул и успокоился.

– Дом не рухнул? – спросил он у Веры.

– Дом не рухнул, – ответила та. – Другое рухнуло…

Она хотела сказать, с какой легкостью он разрушил остатки ее надежд, гордости, любви… Любви? В последнем она не была уверена. В том, что разрушил любовь. Она хотела что-то сказать, чтоб дошло, наконец, до его медного лба, но подбородок предательски прыгал, губы дрожали. Она тоже схватила свою сумку, запахнула перекошенный жакет поверх разорванной блузки и бросилась бежать из этой квартиры, от своего мучителя. Михаил, не торопясь, поднялся с пола, вытер глаза, все еще мокрые от слез, пожал плечами. «Все такие нежные, елки-палки. Обиделись. Идиотки». Он вошел в гостиную, достал бутылку виски с полки, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Улыбнулся. На самом деле неплохой получился спектакль. Зазвонил телефон, он подумал, что они, обе-две, сейчас по очереди будут возвращаться. Решил трубку не брать. Но все же взглянул на номер: это Маша!

– Да, привет! Рад тебя слышать. Если ты хочешь в сто первый раз спросить у меня, написал ли я заявление о разводе, то нет. Я работаю с утра до ночи.

– Нет, Миша. Наоборот. Я прошу тебя не разводиться. Пока. Мне нужно твое согласие на удочерение ребенка.

– Что-что-что? Какого ребенка? С чего ты взяла, что я… Собственно, а почему бы нет. Будет у нас полная семья.

– Какая семья, Миша? Забудь. У нас ее никогда не было. Я просто прошу тебя помочь, вот и все. Мне нужен этот ребенок.

Михаил долго молчал. Потом произнес печально:

– Ты стала грубым и жестоким человеком. Возможно, я в этом сам виноват. Но, разумеется, я тебе помогу. Ты не познакомишь меня с ребенком?

– Ты знаешь Аню. Она у нас бывала. Дочь Людмилы, моей подруги… Люда умерла.

– О! Я не знал. Сочувствую. Да, конечно, сделаю все, что нужно. Когда?

– Я позвоню. Спасибо.

Маша перевела дыхание и набрала еще один номер.

– Витя, это я. Не разбудила?

– Да что ты! Если честно, я, как обычно, целый вечер мучаюсь: позвонить – не позвонить.

– А ты звони, не мучайся… Я сказать хотела: мы с Ириной Ивановной решили, что мне нужно удочерить Анечку. Я даже с юристами уже говорила.

– Это здорово. По-моему, очень правильно. Аня тебя любит, Ирине Ивановне ты практически родной человек. Ну, и я буду на подхвате.

– Надеюсь… Только вот еще что… В общем, разводиться мне пока нельзя, так юристы сказали. Необходимо согласие мужа и вообще: в интересах ребенка должна быть полная семья. Ну, так написано.

– Понятно. Да, конечно. Я что-то слышал об этом. Хорошо, что ты позвонила. Если что нужно, сразу звони.

– Спокойной ночи.

Виктор сказал «пока», сердце его оборвалось и под гудки отбоя покатилось, подпрыгивая, как по острым камням. Он даже не знал, что бывает так больно.

Вера, подъезжая к дому, сообразила, что в таком виде являться нельзя: родные, наверное, еще не спят. Она достала телефон, первой мыслью было позвонить Маше, но она тут же поняла, что ей легче умереть, чем предстать перед ней в своем унижении. Она представила Машино надменное, как ей всегда казалось, лицо, и произошло то, что происходит с ней многие годы. Вера тут же простила Михаила: ну, подумаешь, пошутил. Она сразу забыла девицу, с которой дралась: что о ней помнить – она тоже сегодня огребла удовольствия по полной программе. Ненависть к Маше поднялась в душе жгучей волной… Конечно, это она виновата во всем. Плывет, как прекрасная яхта под рыжим парусом, а вокруг одни жертвы. Если бы Вера убила сегодня эту девицу, если бы девица убила Веру, если бы они обе прикончили Михаила, виноватой бы все равно была Маша.

Вера набрала телефон Ленки.

– Да, – пробормотала та практически в летаргии. Ленка вырубалась всегда очень рано и напрочь. – Кто это? Я сплю.

– Проснись. Это я, Вера.

– Ты что? Зачем меня будишь?

– Помощь нужна. Да встряхнись же ты, что ж ты такая тормознутая! У меня проблема! Я вся избита, разодрана.

– На тебя напали?!

– Я подралась.

– Ой, ужас какой! Что мне делать?

– Просто встать и дверь открыть. Я буду через пять минут.

Вера вошла в Ленкину квартиру, раздраженно оттолкнула ее от двери, поскольку та застыла в позе статуи изумления, если такую кто-то когда-то ваял. Мельком взглянула на Ленкино лицо: глазищи практически на лбу, рот открыт… «Убить ее, что ли, – бесстрастно подумала Вера, – кто-нибудь это все равно сделает рано или поздно».

– Доступ к воде у тебя есть? – спросила она вслух.

– Ну, подожди. Мне надо из ванны выгрести кое-что.

Сначала она прокладывала путь в ванную, убирая вещи, которых вообще не должно у нее быть. Например, зачем Ленке пять грязных и пустых трехлитровых банок. Она что, консервированием занимается? Все остальное не подлежало определению как предметы. Какие-то обломки, крышки, ручки. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, чем была завалена ванна.