Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон

Затем я крадучись прохожу мимо гостиной – мама с папой заснули перед телевизором с каким-то военным фильмом – захожу к Джуд, снимаю со стены портрет голого англичанина, разрываю его на мелкие кусочки и рассыпаю по полу, как конфетти. Затем я возвращаюсь к себе и берусь за рисунки Брайена – их так много, что рвать приходится целую вечность. Закончив, я запихиваю его останки в три больших пакета и прячу их под кроватью. Завтра я его выкину, всего, до последнего кусочка, с Дьявола.

Ведь он не умеет плавать.

Я столько всего сделал, а Джуд еще не вернулась! А уже на час больше, чем положено. Мне остается лишь догадываться. Но надо перестать воображать себе это.

Перестать держаться за его камушек и молиться, чтобы он оказался у моего окна.

Брайен не приходит.

Я буду выражать желание руками, как советовал Сэнди.

Воспользуюсь Оракулом.

Сяду за стол – то есть по традиции – и найду об этом Гильермо Гарсии/Пьяном Игоре/Рок-звезде мира скульптуры все, что смогу. Я должна сделать свою работу, причем обязательно из камня, и только он может мне помочь. Я таким образом достучусь до мамы. Я это чувствую.

Но первым делом я выжму до последней капли вот этот лимон – это заклятый враг обольстительного апельсина.

Мне просто необходимо убить это чувство в зародыше.

Встревает бабушка:

– О да, Он, с большой буквы О, и я не о мистере Гейбле. А об этом большом… плохом… британском… волке? – И она смакует последнее слово, пока не высасывает из него весь сок.

– Я не понимаю, что в нем такого, – мысленно отвечаю я. – Разве что приблизительно все, – добавляю я вслух.

И, не сдержавшись, я пытаюсь изо всех сил сымитировать его английский акцент:

– Такой болтун, человеку и слова вставить не даешь. – Улыбка, которую я не хотела показывать ему в церкви, берет власть над лицом, и я начинаю лыбиться стене.

Ох, Кларк Гейбл, прекрати.

Я запихиваю в рот половинку лимона, выталкиваю бабушку из комнаты и говорю себе, что у этого англичанина инфекционный мононуклеоз, герпес, гнилые зубы, то есть тройной запрет на поцелуи – как и у всех остальных классных ребят Лост-коува.

Вши. Страшные английские вши.

У меня от кислятины вся голова морщится, но бойкот снова действует в полную силу, так что я запускаю ноутбук и вбиваю в Оракул: Гильермо Гарсия и Искусство завтра в надежде отыскать мамино интервью. Но не везет. У журнала нет сетевого архива. Я принимаюсь искать картинки по имени.

И вижу вторжение гранитных гигантов.

Огромные люди-скалы. Ходячие горы. Взрывы выразительности. Я немедленно в них влюбляюсь. Игорь сказал, что у него не все в порядке. И по его творчеству видно. Я добавляю в закладки обзоры и статьи, ставлю работу, от которой у меня душа уходит в пятки и в то же время расцветает, на рабочий стол, после чего хватаю с полки учебник по скульптуре, так как уверена, что он там есть. Он совершенно потрясающий, его не может там не быть.

Я оказываюсь права, и вот я уже второй раз перечитываю его откровенно безумную биографию, которой место в бабушкиной библии, а не в учебнике. Я вырываю страницы из книги и вставляю их в этот и так уже распухший кожаный переплет, и тут открывается входная дверь, слышатся суматошные голоса, топот шагов в коридоре.

Ноа.

Жаль, что я свою дверь не закрыла. Нырнуть под кровать? Но я не успеваю, и они прокатываются рядом, заглядывая ко мне и глядя на меня так, будто я – женщина с бородой. И где-то среди этого счастливого гудящего роя спортивных и преждевременно заурядных подростков – мой брат.

Вам лучше сесть:

Ноа записался в спортивную команду Рузвельт-хай.

Правда, по кросс-кантри, а не футбольную, и Хезер в той же команде, но все-таки. Он стал членом группы.

К моему удивлению, через секунду брат разворачивается, заходит в мою комнату, и это все равно что если бы передо мной оказалась мама. Так было всегда – я светлая в папу, а Ноа темный в маму, но сейчас он стал просто жутко на нее похож, и поэтому у меня болит сердце. А во мне вообще ничего маминого нет и никогда не было. Когда нас видели втроем, наверняка думали, что я приемыш.

То, что брат зашел ко мне в комнату, необычно, и у меня скручивает живот. Меня бесит, как я теперь нервничаю в его обществе. Да и плюс то, что я сегодня узнала от Сэнди. Что кто-то без моего ведома сфотографировал моих летающих женщин и отправил их в ШИК. Наверняка это сделал он, а это означает, что брат устроил меня туда, а сам попал в Рузвельт.

Даже с лимоном во рту я чувствую вкус вины.

– Это… привет, – говорит он, расхаживая из стороны в сторону в своих грязнющих кроссовках, все глубже и глубже втаптывая грязь в мой белый плюшевый ковер. Я молчу. Да он мог бы мне ухо отрезать, и я бы смолчала. Лицо у него – полная противоположность тому, что я видела сегодня на фоне неба. Запертое на амбарный замок. – Ты в курсе, что папа на неделю уезжает? Мы… – он кивком указывает на свою комнату, откуда доносятся музыка и смех, – решили, что круто бы устроить вечеринку. Ты не против?

Я смотрю на него, вытаращив глаза, умоляя инопланетян, или Кларка Гейбла, или кто там отвечает за похищение душ вернуть моего брата. Помимо того, что он связался с дурной компанией и устаивает вечеринки, этот Ноа еще и встречается с девчонками, следит за прической, тусуется на Пятне, смотрит с папой спортивные игры. Что касается всех остальных шестнадцатилетних пацанов: это нормально. Но в случае с Ноа это значит одно: смерть духа. Книга с неправильной историей. Мой брат, звезданутый революционер, искупался в тормозной жидкости, выражаясь его словами. Папа-то, разумеется, жутко рад, он думает, что Ноа с Хезер вместе – но это не так. Я, похоже, единственная, кто понимает, насколько все плохо.

– Слушай, Джуд, ты в курсе, что у тебя между зубов лимон?

– Конечно, – отвечаю я, хотя это звучит не особо отчетливо по очевидной причине. О, эврика! Пользуясь внезапно образовавшимся между нами языковым барьером, я говорю, глядя ему прямо в глаза: – Ты что сделал с моим братом? Если увидишь его, передай, что я по нему скучаю. Скажи, что…

– Эй! Я из-за этого сраного лимона ни черта не понимаю. – Ноа встряхивает головой, как папа, и я понимаю, что он сейчас за меня возьмется. Его тоже беспокоит мой образ жизни, так что мы, наверное, оказались на равных. – Знаешь что, я на днях брал твой ноутбук, чтобы позаниматься, потому что Хезер сидела за моим. И увидел историю твоих запросов. – Ой! – Джуд, блин. Сколько, по твоему, болячек ты можешь подхватить за одну ночь? И эти долбаные некрологи – со всей Калифорнии, похоже, собрала. – Кажется, самое время представить себя на лужайке. Брат показывает на лежащую у меня на коленях открытую библию. – Может, бросишь на время эту поганую книжонку, и, я не знаю, погулять пойдешь? Поговоришь с кем-нибудь, помимо мертвой бабки. Подумаешь о чем-нибудь, кроме смерти. Мне так…