След крови - Китти Сьюэлл

Рэчел открыла дверь, и Мадлен едва успела скрыть охватившие ее чувства. И впрямь «поврежденная». На Рэчел были большие солнцезащитные очки, но даже они не могли скрыть распухшую правую щеку и ушибы возле губ и на лбу, превратившиеся в черно-желтые синяки.

— Боже мой, Рэчел!

Мадлен прикрыла дверь и положила руку Рэчел на плечо. Та стояла не шевелясь, а когда обернулась, то обе сделали то, чего меньше всего от себя ожидали: Рэчел прижалась к Мадлен, которая заключила ее в объятия. Мадлен была удивлена и застигнута врасплох поведением их обеих. Эта колючая, несговорчивая и упрямая женщина позволяла, нет, просила ее защитить, и Мадлен, редко обнимавшая пациентов, инстинктивно ответила на эту просьбу.

«Это можно», — решила она, стараясь не думать о постоянно ведущейся полемике относительно того, следует ли врачу прикасаться к пациенту, а также физически демонстрировать привязанность, утешение и поддержку. К черту все! Этот порыв казался таким естественным и важным.

Рэчел не шевелилась. Ее руки были безвольно опущены, лбом она уткнулась в плечо Мадлен. Минуты шли, а Рэчел не двигалась, как будто собиралась простоять целую вечность в объятиях постороннего человека. Неужели в ее жизни нет никого, кто мог бы ее обнять и утешить? Ни друзей, ни тетушек, ни соседей, к которым она могла бы обратиться за поддержкой? Она никогда не говорила, что у нее есть близкая душа.

Наконец Мадлен разомкнула объятия и взяла Рэчел за плечи.

— Проходите, садитесь. Я хочу знать, что с вами произошло.

Рэчел, как обычно, была одета в узкие черные джинсы, разве что кожаную куртку сменила на джинсовую, поскольку на улице потеплело, в стоптанные ковбойские сапоги, но сегодня вместо хлопчатобумажной рубашки на ней был черный свитер под горло. Интересно, какие еще увечья он скрывает?

— Вы не возражаете, если я попрошу вас снять очки? — мягко спросила Мадлен.

Рэчел секунду колебалась, потом осторожно, двумя руками сняла очки, словно даже малейшее прикосновение причиняло ей боль. Мадлен подалась вперед и начала рассматривать ушибы, стараясь не морщиться. Вся правая сторона лица Рэчел была желтого цвета, под заплывшим глазом — багровый синяк. Левая часть лица пострадала меньше, но из-за лопнувшего кровеносного сосуда казалось, что левый глаз заплыл кровью.

— Вы обращались к врачу?

Рэчел не ответила, как будто этот вопрос был шуткой, произнесенной вскользь и не имеющей отношения к реальной жизни. Мадлен ждала.

В конце концов Рэчел пожала плечами и сказала:

— Честно говоря, это всего лишь синяки. Меньше всего мне сейчас нужно, чтобы какой-то доктор взялся за меня. А вот у стоматолога, думаю, мне надо побывать. — Она приоткрыла рот и указала пальцем на коренной зуб. — Этому досталось уже во второй раз.

— Антон?

Рэчел снова пожала плечами.

— А кто же еще?

— Значит, он вас нашел?

— А вы что думаете, я сама стала его разыскивать? Мадлен со вздохом покачала головой.

— С вами, Рэчел, трудно быть в чем-то уверенной. Думаю, не стоит спрашивать, обратились ли вы в полицию.

Рэчел подняла на Мадлен усталые глаза.

— Похоже, вам этого не понять, верно? Я не хочу вмешивать фараонов в свою личную жизнь, но не волнуйтесь… — Она подалась вперед и положила руки, стиснутые в кулаки, на колени. — Я больше не буду этого терпеть. Вы слышите меня? Он ворвался в мой дом — мой дом! — избил меня и изнасиловал, украл собаку моего сына и вытянул все деньги из моего кошелька. Там было немного, всего пятьдесят фунтов с мелочью, но он, черт побери, ограбил меня, мать своего сына!

Мадлен охнула, пытаясь не показать охвативший ее ужас.

— И я приняла решение: будь что будет, но больше я никогда ему такого не позволю! — Она чуть ли не с угрозой посмотрела на Мадлен, ожидая реакции на свое заявление. — Вы слышите меня, Мадлен? Никогда!

Мадлен молча кивнула, сдержав ликующий возглас «Слава богу!» и про себя отметив, что Рэчел впервые назвала ее по имени.

— Вы что, не верите мне? — взорвалась Рэчел.

— Верю, — спокойно ответила Мадлен. — Но как вы собираетесь претворить в жизнь свое решение? Тяжкие телесные повреждения, изнасилование и ограбление — это вещи, которые по определению зависят не от вас. Вы над ними не властны.

— Ах, вот вы куда клоните! — раздраженно воскликнула Рэчел. — Вечно хотите, чтобы все было как надо. Вы не верите мне! Вы считаете, что я сама избрала роль личной секс-рабыни Антона, его девочки для битья.

— Минутку. Я так подумала, потому что вы постоянно убеждали меня в этом. Вы же сами признались, что вам нравится жестокость, что вы зациклились на этом ублюдке.

Мадлен прикусила язык. Порыв, заставивший их обняться, мгновенное потепление между ними за считанные секунды переросло в напряженное «сам дурак». Разве так уж необходимо было напоминать этой бедняжке, что она сделала свой выбор — хотела она того или нет? Лучшим выходом в данной ситуации было бы искренне поддержать ее решимость, проявить проницательность, посочувствовать.

Мадлен придвинула свое кресло поближе, ее колени едва не касались потертых джинсов Рэчел.

— Послушайте, — решительно начала она, кладя руку на плечо Рэчел. — Вы не поверите, насколько я рада слышать, что больше вы не намерены с этим мириться. Я вижу, что вы говорите искренне.

Она заметила бессчетное количество мелких царапин на руке Рэчел и вспомнила разорванные мочки ушей, скрывающиеся под густой копной волос. Жизнь оставила на ней свои отпечатки.

— Я всегда на вашей стороне, Рэчел.

Избитое лицо Рэчел чуть смягчилось, но плечо под рукой Мадлен продолжало оставаться напряженным. Секунду она смотрела на психотерапевта, потом медленно скрестила руки на груди.

— Понимаете, он пришел совершенно неожиданно. Я встретила его в штыки. В какой-то степени из-за того, что мне было страшно: вдруг Саша проснется и увидит нас… как мы трахаемся. Ха, такое только в книжке прочитаешь, верно? Я больше всего боялась не Антона, а того, что нас увидит Саша. Я хотела положить конец домогательствам Антона. Он привык, что я всегда немного сопротивляюсь, потому что это было частью тех чертовых игр, в которые мы играли. Я пыталась его остановить, правда пыталась, но когда я вонзила в его член зубы, то получила сторицею. — Она откинулась назад, демонстрируя свое лицо. — И это лишь видимые повреждения.

— Вы укусили его?

— За самое сокровенное. Но, по-видимому, недостаточно сильно. Это его не остановило.

В воображении Мадлен возникла наводящая ужас картина. Она помолчала еще минуту, не последует ли новых откровений? Подробности испытания, через которое прошла Рэчел, были важны только в том случае, если она сама считала необходимым упомянуть о них. Мадлен надеялась, что им удастся выявить истоки решимости Рэчел и развить ее. Тот факт, что ее больше заботила реакция сына на то, что он увидит половой акт родителей, чем страх перед этим опасным извращенцем (и возможно, половое влечение к нему), являлся весьма обнадеживающим признаком. Чувство ответственности по отношению к себе и своему ребенку… Но внутреннее чутье подсказывало Мадлен, что надо рассмотреть практическую сторону дела. Как заставить Рэчел понять, что она будет уязвимой, если попытается разрешить ситуацию самостоятельно? Как она сможет защитить себя, если категорически отказывается обращаться в полицию? По крайней мере, судебного запрета было бы достаточно, чтобы Антон призадумался. Но она знала, что если снова, как заевшая пластинка, предложит подобный выход, то Рэчел взбесится, а отношения между ними и так висят на волоске. Создавалось впечатление, что они находятся на переломе. Прыжок к доверию, чувство общности… Они обе это ощутили, и Рэчел явно почувствовала, что может рассчитывать на безоговорочную поддержку и уважение Мадлен.