Сокол Спарты - Конн Иггульден

– Кажется, да. Трижды, если мне не изменяет память.

– Он был даже не вторым. Второй сын убил первого – и тут из толпы с бронзовым мечом вышел отец, жаждущий мести. Это и есть то, чего я хочу достичь. Справедливость и отмщение. А еще трон. Не думаю, что я прошу чересчур многого.

– Хорошо, великий. Я устрою так, чтобы всякий лучник и сокольничий вокруг Сард сбивали всех почтовых птиц, которых Тиссаферн мог оставить своим соглядатаям для рассылки. Каждая комната в городе будет обыскана: нет ли там птичьих клеток. А мы тем временем будем сводить войска, собранные под твое начало – и эллинские, и персидские, из всех городов Эллады, из Лидии и Египта, которые будут прибывать к тебе на кораблях.

Военачальник неожиданно смолк, а по его лицу прошла тень.

– Что случилось? – насторожился Кир.

– Великий, – сказал, качнув головой, спартанец, – я верю тебе, когда ты говоришь о доверии всех этих людей, знающих тебя невесть сколько. Я и сам это знаю, видев тебя достаточно. Но класть по твоему зову свои жизни они будут еще и потому, что знают, кто ты такой. Ты начальствуешь над войском в том числе и потому, что ты персидский царевич, верный сын своего семейства. – Он вздохнул глубоко и скорбно. – И когда ты взовешь к своим людям восстать против царского трона, среди них найдутся и такие, кто учинит мятеж. Можешь в этом не сомневаться. Я могу этот момент предвосхитить. В полки я поставлю лохагов, которым верю, которые лично поклялись тебе в верности. Могу даже распространить историю о том, как твой отец отнял трон у своего старшего брата-отступника. Но настанет день, когда они поймут, что они не писидийцы и не горные племена – во всяком случае, не те, против кого мы ратуем, – а врагом им является сам розовый трон и царь Артаксеркс, властитель могучей силы, произрастающей из своего народа. И тогда мы можем проиграть без единой пущенной стрелы, без единого вынутого меча. Таковы ставки, великий. И, возможно, тебе следует подумать о том, чтобы и впрямь уединиться в каких-нибудь владениях, где ты бы разводил коней и растил сыновей. Я говорю все это вслух, чтобы оно не звучало как страшный сон. Многие б на твоем месте призадумались, не встать ли им лучше на тропу, ведущую к миру.

Кир улыбнулся с оттенком печали. Беленая комната, казавшаяся вначале прохладной, при закрытой двери становилась душна.

– Я не многие, архонт, – с устоявшейся болью сказал он. – Я сын царя из дома Ахеменидов. А что самое важное, я признал моего великого мудрого брата негодным для нашего престола. Я был ему верен всю свою жизнь. Но довольно. Я его свергну. Царство по праву принадлежит мне. Таково мое решение.

– Да будет по-твоему, великий, – с наклоном головы произнес Клеарх. – Тогда я начинаю собирать твои войска в кулак.

* * *

Тиссаферн сидел, с удобством расположившись в частных покоях богатейшего ростовщика Сард. По бокам от него черными колоннами застыли воины в черных клобуках. Тиссаферн огладил на себе складки мантии. Тот, кто стоял перед ним, был дальним родственником через хитросплетение родственных уз при царском дворе. Джамшида Тиссаферн видел впервые, хотя с людьми такого склада был знаком. Свои связи с троном Джамшид использовал на строительство торговой империи, простершейся от Инда до Египта.

Пользуясь доверием престола, огромное богатство он стяжал на одних поставках для двора. Судоходство, зерно, само золото – каждая сделка сопровождалась тем, что какая-то часть монет прилипала к его рукам. На седьмом десятке он уже частично отошел от дел; их вершили шестеро его сыновей и племянников. Однако весть о пожаловавшем высоком госте заставила его поспешить через весь город для встречи с вельможей, вещающим устами самого Артаксеркса.

Царская печать лежала между ними на столе, маня взгляд, и, казалось, источала мягкое золотистое сияние. Печать изображала благородного всадника и орла царствующего дома. Если какие-то сомнения в свидетельстве царской милости и имелись, то в присутствии дворцовых стражников из Персеполя они тут же отпадали. Джамшид едва сдерживал волнение от мысли, какой же должна быть сделка, для которой потребовалось его личное присутствие. Для начала он дождался, когда слуги принесут гостю вина, а ему самому исходящую паром стеклянную чашу, благоухающую на все помещение.

Приняв кубок красного вина, Тиссаферн передал его пригубить кому-то из своей свиты. Купец сделал вид, что не заметил этого, хотя внутри его кольнула обида. Он был уже извещен, что это тот самый человек, который приказал высечь спартанского военачальника; весь город об этом только и судачил. Надо сказать, этот высокий гость редкостный выжига.

Для скрытия своего неуюта Джамшид указал на свою чашу:

– Травы от несварения желудка, коим я с некоторых пор неимоверно страдаю. Между тем ларец с лекарственными снадобьями вместе с сорока тюками красного шелка прибыл из китайской провинции Юньнань для нашего богоравного царя.

– Весьма великодушно, Джамшид, – кивнул Тиссаферн милостиво и улыбнулся, когда торговец не смог скрыть своего смятения от этой тонкой издевки. – Великий Артаксеркс будет в восторге от такого подарка.

– Благость для всех нас, – с трелью в голосе произнес Джамшид.

Воистину оса, да с каким жалом! Купец отхлебнул из чаши и тихонько прошипел, обжегшись о все еще слишком горячее питье. Тиссаферн на его глазах осушил кубок и вновь наполнил из того же кувшина. Оба откинулись на подушки и улыбались, цепко наблюдая друг за другом.

– По рынку ходит молва, что завтра ты возвращаешься на восток, – сказал Джамшид.

Тиссаферн учтиво кивнул:

– Мудрость молвы редко бывает ошибочной.

– Я надеялся, что мой гость соблаговолит навестить мои службы днем ранее. Осмелюсь сказать, что иметь дела с доверенными лицами царя Артаксеркса для меня большая радость. Смею заверить, что все счета ведутся с большим тщанием и учетом до последней монетки, а все долги и прибыли исчисляются безукоризненно. Мир наконец-то оправился после прискорбной кончины солнцеликого царя-отца, да пусть его прах благоухает, а сам он правит на небесах еще десять по десять тысяч лет.

– Насчет долгов… – Тиссаферн поглядел на собеседника сладко-надменными глазами и потеребил бороду на своих жирных брылях. – В прошлые месяцы ты, я так понимаю, щедро ссужал царевичу Киру золото и серебро? Трудно и сыскать купца или торговый дом, который бы этим не занимался.

Кровь отлила от лица ростовщика, а с ней и лукавая уверенность. Таким бывает достаточно и намека, чтобы они заметались в мыслях о побеге со всем своим скарбом, рабами и деньгами за пазухой.

– Мой господин, если тебе известно что-то, полезное для моих ушей, то прошу тебя, скажи без утайки, – тревожно взмолился Джамшид. – Я… Из моих собственных скромных накоплений благородному царевичу Киру я выдал девяносто тысяч дариков. Кому-то другому такую сумму я бы не выдал ни за что, но ведь это главный военачальник персидского войска. У него ограничений по ссудам не было. Все его требования в прошлом удовлетворялись неукоснительно! Есть ли что-либо, что мне следует знать? Мой дом и все ростовщики Сард будут тебе через это благодарны!