Уставшая от любви - Анна Данилова

Вернувшись в гостиную, я обнаружила, что Воронкова нет. Я поискала его в ванной комнате, в туалете. Подойдя к окну, увидела, как он быстрым шагом направляется к большой черной машине, садится в нее и уезжает.

Испугался. Пожалел, что приехал.

И тут я, уже в гостиной, увидела на столе, напротив того места, где он сидел, розовый футляр. Открыв его, я застонала при виде невероятно красивой вещицы. Это была вторая часть кораллового комплекта — уникальный, роскошный розовый с золотом браслет, а о первой (серьги с розовым кораллом, изображающим маленькие женские головки) я в суматохе дня и вовсе забыла!

— Что ж, спасибо, — сказала я в окно.

Казалось бы, день уже исчерпал себя на события. Однако меня поджидал еще один сюрприз.

Звонок раздался, когда я выходила из душа в наброшенном на плечи махровом халате и с тюрбаном из полотенца на голове.

Звонили в дверь!

Воронков? Не дай боже он увидит меня в таком виде!

Я приблизилась к своим двойным дверям, открыла одну и взглянула в глазок наружной двери. Вадик!

Я распахнула дверь.

Вадим Сажин стоял с виноватым видом, прижимая к груди букет красных роз.

— Ната, милая, все знаю, не должен был приходить, уже поздно и вообще — у тебя горе, скоро похороны. Но кто знал, что так все получится? Что когда мы будем с тобой, твой муж…

Я втащила его в квартиру и заперлась на все замки.

— Проходи! — Я почему-то обрадовалась его приходу. Вот уж при Вадике я могла ходить не только в халате, но и без него. Совершенно его не стеснялась. Знала, что он любит во мне все. Но особенно, конечно, грудь.

Пока он, воспитанный человек, разувался в прихожей, я спрятала свои кораллы в ящик туалетного столика.

В сознании вспыхнула фраза, осветившая жутким, навевающим панику, светом фразу: «Пока твоя лучшая подруга делала ребенка, ты убивала своего мужа». Интересное дело, но ведь и я занималась примерно тем же самым, с той разницей, что пока еще не была беременна. Мы были с ней в одном и том же доме в Улитине со своими любовниками, и я никак не могла быть в Лобанове и копать могилу в лесу.

Или же я все это проделала до поездки в Улитино? Пристрелила Сережу сразу же после того, как мы с ним пожелали друг другу спокойной ночи? А может, я и не желала ему спокойной ночи, может, меня тошнило от одной мысли, что меня используют и что ему от меня нужны только деньги? Быть может, нервы мои не выдержали и я выдала ему все, что думаю по этому поводу? Быть может, он и не ложился спать (хотя картинка «Сережа в постели, залитой лунным светом» так и стояла у меня перед глазами), а просто собирался или уже лег, но ненадолго, потому что его разбудили, к примеру, та же Юдина, а он, обманув меня, что его срочно вызывают на какую-то съемку, попытался уйти из дома? И тогда я не выдержала, достала пистолет и выстрелила в него?

Как же это страшно — ничего не помнить. Спасибо, конечно, памяти, быть может, она спасет меня от решетки, поскольку пока что веду себя как совершенно невиновный человек. Но что будет со мной позже, когда воспоминания повалятся на меня каменным градом страхов и кошмаров?

— Знаешь, — волнуясь, говорил между тем Вадик, ходя за мной по квартире, — поначалу я думал, что тебя нужно оставить в покое, ведь у тебя такое горе, но потом вдруг понял, что ты, быть может, нуждаешься в поддержке… Я бы мог, конечно, позвонить тебе и предупредить о своем приходе или просто спросить, нужен я тебе сейчас или нет. Но я подумал, что в момент, когда я буду звонить тебе, ты можешь быть не одна и тебе неудобно будет говорить со мной, словом, я запутался, но что-то подсказывало мне, что я должен, должен встретиться с тобой. К тому же то, что произошло между нами…

Я остановилась, он налетел на меня и, не справившись со своими чувствами, обнял меня, судорожно прижался ко мне.

— Господи, Наташа, если бы ты только знала, как я люблю тебя… Я постоянно думаю о тебе, а уж после того, что случилось с нами в Улитине, и вовсе не нахожу себе места… Я знаю, дорогая моя, милая, что должен сказать тебе что-то очень важное, и я сейчас скажу тебе…

Губы его нашли мои губы, и он буквально впился в них долгим, жадным поцелуем. И кто бы мог знать, какие страсти бушуют в этом с виду спокойном и скромном мужчине!

Я вспомнила Юру, его поцелуи и спросила себя, что это происходит со мной или с моими любовниками, с мужчинами, которые влюблены в меня, они словно сговорились любить меня, говорить мне о любви, желать меня. Как странно, как удивительно все это… Вот и Воронков приехал, попытался выразить свои чувства ко мне. Значит ли это, что я привлекательна для него как женщина? А иначе зачем бы он приехал? Возможно, при нашей встрече в его антикварной лавке он испытал ко мне влечение и, сжигаемый страстью, прикатил глубокой ночью в надежде, что я пойму его и отвечу на его чувство?

— Вадик, сядь, надо поговорить… — Я усадила его, дрожащего, на диван, взяла его лицо в свои ладони, нежно поцеловала его. — Скажи, когда я приехала туда, в Улитино, и когда мы уединились с тобой, какой я была? Быть может, тебе показалось, что я какая-то не такая, что нервная, что у меня истерика, может, я разговаривала во сне?

— Ты была прекрасна. — Он опустил голову и зарылся головой в мои колени. — Думаю, что это была самая счастливая ночь в моей жизни.

Как же важно для мужчины получить желаемую женщину! Возможно, это вообще самое главное.

— Вадик, мне кажется, что это я убила Сережу.

Он поднял голову, нахмурил брови.

— Не говори глупостей! Ты что?!

— Ты можешь меня выслушать?

— Конечно! — Он крепко обнял меня. — Наташа, дорогая, мне ты можешь рассказать все! И что бы ты ни сделала, я всегда буду защищать тебя.

Я рассказала ему о своих подозрениях: пух, замытая кровь на плитках пола в подъезде, все-все! Даже о том, что произошло между мной и Сережей в прихожей, рассказала, чтобы объяснить мотив убийства, представив это как последнюю каплю моего терпения. Пусть, решила я, он, Вадик, остынет, представляя меня в объятьях мужа, пусть даже разлюбит меня.

— Принеси пистолет. — Он, наконец, пришел в себя, его мозги, на время покинувшие голову, вернулись на место, и он стал прежним уравновешенным и умным Вадимом Сажиным.

Я принесла не только пистолет, но и тонкие резиновые хирургические перчатки, целая коробка которых всегда была на кухне под рукой. Вадик кивнул, надел перчатки и взял пистолет в руки. Понюхал.

— Из этого пистолета не стреляли, — сказал он уверенно. — Это точно.

— А пух? Я не нашла одной подушки. Их должно было быть шесть, а на кровати — только пять. Одна исчезла. Как ты это можешь объяснить?

— У кого-нибудь есть еще ключи от твоей квартиры?

— Есть. У Кати. Квартира на сигнализации, но она может открыть ее, она знает как. Но не думаешь же ты, что Сережу убила Катя?