Под парусом в одиночку вокруг света. Первое одиночное, безостановочное, кругосветное плавание на парусной яхте - Робин Нокс-Джонстон

Уже несколько дней как установилась хорошая погода, стрелка моего барометра продолжала расти, и я надеялся, что благоприятные погодные условия продержатся до того, как мы пройдем пролив Фово. В сводке погоды говорилось о переменных погодных условиях в течение следующих 24 часов, что в принципе меня устраивало. Однако, было сказано и о формирующейся южнее Тасмании области пониженного давления. Новость меня не обрадовала. Впрочем, предыдущий фронт низкого давления прошел значительно южнее. Это давало надежду на то, что и на этот раз произойдет то же самое. В таком случае можно было ожидать шторм или в лучшем случае ветер силой в 5–6 баллов, что не помешало бы нам пройти пролив Фово.

Я имел привычку выключать радио сразу после окончания прогноза погоды, но этим вечером, уж не знаю почему, радио осталось включенным. Может быть, я отвлекся, прикуривая сигарету. Какова бы ни была причина, косвенным образом она одарила меня наиболее мучительным переживанием за все время путешествия. Но это выяснилось лишь позже, а в тот момент я благословлял случай, помешавший выключить радио, потому что из динамиков раздалось: «Капитан, Suhaili». Я включил передатчик и бросился к микрофону, который был укутан в мой спальный мешок. Я не был уверен, будет ли он работать, но попробовать стоило. Как правило, когда у радиостанции есть сообщение для судна, она отправляет в эфир позывные, ждет ответа и только потом зачитывает текст. Поэтому мне было важно суметь ответить. Но пока я старался настроить связь, диктора явно не волновало, слушают его или нет, и он начал читать сообщение: «Срочно. Мы должны встретиться у входа в гавань Блаффа, в дневное время. Подпись: Брюс Максвелл».

Чудесная новость! Помимо того, что мои письма благополучно дошли до адресатов, она означала возможность получения весточки от моих близких. Должен сказать, мне мучительно хотелось знать, что происходит дома. Кроме того, я буду счастлив увидеть знакомое лицо. Я посылал свои благословения всем сотрудникам радиостанции. Как выяснилось позже, они зачитывали это сообщение каждый день.

Теперь надо было вычислить время прибытия в гавань Блаффа. Днем мы были на расстоянии 160 миль от нее, следовательно, при хорошем ветре я подойду к гавани еще до заката следующего дня. Сейчас мы делаем около пяти узлов, плывя по ветру с поднятыми бизанью и быстрым кливером Big Fellow. Я решил оставить на ночь все как есть, а утром когда покажется земля, станет ясно, что делать. Может быть, надо будет поспешать или наоборот, снизить днем скорость в расчете на то, чтобы подойти к месту встречи во вторник на рассвете.

Проснувшись от звонка будильника в 05.00 в понедельник, я увидел на севере землю. Что может быть еще лучше с точки зрения определения моего местонахождения, на востоке был виден остров Солендер – нагромождение крутых скал в семидесяти двух милях от Блаффа. По моим расчетам, до гавани Блаффа было еще около девяноста миль, и успеть доплыть до нее сегодня, было нельзя. Поэтому я убрал паруса и лег в дрейф примерно в шести милях от острова Солендер. Стрелка барометра падала уже с утра, но я не ощущал тревоги, рассчитывая добраться до Блаффа раньше холодного фронта.

В полдень пришлось снова поднимать паруса, чтобы отойти от Солендера, к которому нас сносило течением. Остров привлекал к себе внимание, что, как мне кажется, происходит со всеми необитаемыми островами. Его почти отвесные скалы производили величественное впечатление. Несмотря на крутизну, они были покрыты растительностью, что воистину удивительно. Непонятно, какие деревья могут удержаться на отвесном склоне.

Когда мы удалились от Солендера на приличное расстояние, ветер заметно усилился и по морю поплыли барашки. Весь день пришлось стоять у руля, так как лодку серьезно качало и не было надежды на то, что она сумеет удержать балансировку.

После резкого утреннего падения, стрелка барометра днем стабилизировалась на отметке 980 миллибар. Еще двенадцать часов назад она указывала на значение 996. Было ясно, что фронт низкого давления стремительно движется по Тасманову морю и совсем скоро настигнет нас. Теперь мы были настолько близко от пролива Фово, что уже нельзя было сменить курс и попробовать выйти в открытое море, обогнув с юга остров Стюарт. Накрой нас холодный фронт у острова, я оказался бы в опасной близости от подветренного берега. Выбора не оставалось: надо было входить в пролив в надежде на то, что удастся пройти его, успешно миновав многочисленные опасности – островную гряду и отмели у дальнего выхода из пролива.

Я почистил и приготовил перлини, чтобы они оказались под рукой в случае необходимости, а также достал плавучий якорь и положил его в кокпите. Какое-то время я все пытался определиться с креплением флюгерков автопилота, но куда бы я их не крепил, они при повороте перехлестывались с крышей каюты. Попади один хороший удар волны под выступающую часть и флюгерки сорвет. Мысль об ущербе, который могли нанести лодке тяжелые летающие куски фанеры, заставила меня, в конце концов, выбросить их за борт.

На западе стала собираться темная туча. Скоро она закрыла солнце и я не смог сверить по нему компас. Я начал тревожиться. Оставалось надеяться на то, что я успею заметить башню маяка на острове Сентр у входа в пролив до того, когда все скроется за пеленой дождя. При последних лучах дневного света я убрал грот, накрепко привязал его к гику грот-мачты, после чего зафиксировал оба ходовых конца, укрепив насколько было возможно грот-мачту. Осмотрев палубу и удостоверившись, что все в порядке, я прополз по бушприту – необходимо было проверить галсовый угол штормового стакселя. Это все, что можно было сделать в тот момент. Мы шли под штормовым стакселем, дул легкий ветер и на море опустилось зловещее безмолвие.

Взглянув на наручные часы, я увидел, что пришло время спуститься вниз и включить радио – надо было послушать сводку погоды. Голос диктора звучал как всегда спокойно. Наверное, ему сотни раз приходилось проговаривать такого рода тексты, этим он напоминал судью, зачитывающего приговор. Единственный, кто жадно ловит произносимые слова, это несчастный подсудимый. По мере того, как диктор посвящал меня в подробности метеопрогноза, я все сильнее начинал чувствовать себя как этот подсудимый. Находящийся примерно в восьмидесяти милях от нас холодный фронт надвигался со скоростью 40 узлов. Ожидался 9-балльный ветер, который на следующий день усилится до 10 баллов. Пророчество содержало также обещание чрезвычайно сильного ливня и крайне ограниченной видимости. Я поверил пророчеству – все дурные знаки были налицо.

Покончив с прогнозом погоды, диктор вновь зачитал сообщение от Брюса. Хотел бы я не слышать его! Ведь пролив мог быть уже пройден и я отошел бы от островов еще до появления холодного фронта! Но судьбе иногда угодно поиграть с нами и на все воля божья, думал я. Остается лишь надеяться на то, что Его желания совпадут с моими.

Я поставил чайник на горелку. Снаружи по-прежнему царила тишина, теперь уже окутанная темнотой и я думал о том, как в уютном холле гостиницы Брюс сидит в кресле, а на столике перед ним стоит огромная кружка пива. Возможно, мы смогли бы выпить с ним вместе уже через 24 часа. Эта мысль прицепилась ко мне и она уже начала казаться мне симпатичной, как вдруг я ощутил острое чувство стыда перед Suhaili. Мы вместе прошли длинный путь, а теперь я предаюсь малодушным фантазиям о тривиальных земных радостях и мечтаю о том, чтобы оставить ее. И это в то время, когда она именно сейчас нуждается во мне, не как в простом штурмане, а как в друге, который должен помочь ей выдержать тяжелый штормовой удар. Мне стало очень стыдно за себя.