От братьев Люмьер до голливудских блокбастеров - Николай Львович Никулин

Не сказать, что позднее творчество Трюффо пессимистично, просто оно многогранно. И вбирает в себя как детективные сюжеты, романтические фильмы, так и философские. Последнее слово, конечно, стало настолько истертым, что используется везде и всюду, даже по отношению к искрометному бреду бродяги. Но у французского режиссера нельзя отнять того, что было ему внутренне присуще. Бояться уронить слово «гений» – значит трусливо сторониться очевидности.

Любой сомнительный факт, нуждающийся в авторитетном подтверждении, обыкновенно аттестуется привлекательной фразой: «Британские ученые доказали». Имена этих ученых остаются в тайне, зато национальность на подсознательном уровне обладает академическим весом. А вот другая национальность отчего-то попала в немилость. Про то, что все плохое кино идет из Голливуда, стали говорить едва ли не с самого его появления. Тогдашние безымянные «британские ученые» доказали, что американские фильмы однозначно оглупляют зрителей. Статистики особой не приводилось – а скорее всего, такой без еще не изобретенного измерителя глупости просто не было, – да и как-то никто не брал в расчет, что, вообще-то, американские фильмы смотрят и американцы тоже, а значит, по логике, оглупляют самих себя.

Философ Людвиг Витгенштейн писал: «Не могу представить никакого другого подходящего мне вида отдыха для ума, кроме просмотра американского кино. То, что я вижу, а также музыка создают блаженное ощущение, возможно и инфантильное, но от этого не менее мощное».

Однако с ростом числа кинотеатров картина не могла заметно не поменяться. К 1960-м годам в Америке мест, где можно посмотреть кино, насчитывалось до 400 – и зрители, разумеется, хотели смотреть разное: не только искать отдыха для ума, но и свой ум закалять. Кино стало, если угодно, новой религией для молодого поколения, его критической философией. Да и подросло новое поколение режиссеров, которым надоело, отсиживаясь от армии, попусту протирать штаны в киношколах и хотелось делать бесшабашные фильмы.

Старый Голливуд не сразу заметил эти изменения, продолжая конвейерно производить развлекательную продукцию. А ведь зарабатывать можно было и на так называемой высоколобой публике. Film generation, как назвал это поколение американский критик Стэнли Кауффман, вышло на историческую арену, и такого прихотливого заказчика непростительно было не заметить. Бизнес встрепенулся. Выяснилось, что можно делать независимое кино – без лоска и искусственной красоты, а про настоящее, порой и очень неприглядное. Появились кинотеатры, демонстрирующие насилие и сексуальные сцены, именуемые грайндхаусами. Иные, обратившись к опыту европейской кинематографии, показывали лучшее фестивальное кино, с важностью окрестив себя артхаусом. На рекламных афишах французская актриса Брижит Бардо олицетворяла европейскую независимость и смелость. Когда вместе с Сержем Генсбуром она пела «Я люблю тебя… Я тебя тоже нет», помимо эпатажа прочитывалась еще и самостоятельность, обладание той свободой, о которой мечтала молодежь. А уж после исполнения песни «Бонни и Клайд» о знаменитой парочке американских грабителей никаких сомнений не осталось: нужно не бояться своих желаний. К черту голливудскую цензуру и моральные диктаты. «Они говорят, мы хладнокровные убийцы», – поет Брижит Бардо. «Это не забава, у нас просто не было выбора», – подхватывает Генсбур.

С кинофильма «Бонни и Клайд» (1967) началась новая эпоха: хулиганство – это не стиль, а возмутительное пренебрежение кодексным «нельзя». Под лозунгом «Запрещено запрещать» шли те, для кого «секс, наркотики, рок-н-ролл» были не ругательными словами. А еще джаз, свобода и поток сознания. И кто бы мог подумать, что во всем виноват Джеймс Джойс.

Да, с легкой руки ирландского писателя в искусстве появился принцип быть принципиально беспринципным. Ну кто бы мог подумать, что в литературном тексте могут отсутствовать знаки препинания? А почему нет? Джойс в романе «Улисс», пропитанном аллюзиями на гомеровскую «Одиссею», кажется, отнюдь не беспокоился, что его не поймут. Его герой Леопольд Блум блуждает по Дублину в течение одного дня – 16 июня 1904 года (этот день, День Блума, по популярности и по количеству выпитых спиртных напитков может потягаться с Днем святого Патрика). И блуждает так долго, мучительно и бессобытийно, что книга осталась в истории как одна из самых известных непрочитанных книг. Ну и ладно. Такой вот поток сознания.

Когда Джойс встретился за ужином со своим коллегой по цеху заумных писателей Марселем Прустом, состоялся следующий разговор: «У меня каждый день головные боли. А глаза просто ужасные», – сказал ирландец. Француз ответил: «Мой бедный желудок… Просто не знаю, что делать. Это убийственно. Думаю, мне лучше уйти». Так и поговорили. Литературу и ее принципы они не обсуждали – это дело критиков, а не творцов. Не нужно ничего разгадывать, пусть этим занимается наука – химия, например, – художник же, подобно алхимику, все вокруг заколдовывает. Потому, по всей видимости, американские интеллектуалы принялись страстно путешествовать по стране – важны перемены как духовные, так и географические. Не думать, а делать. Сменить Родину, сменить цивилизацию, сменить авторитеты. Это, конечно, не означало выбросить старые книги и повально закупиться антикапиталистическими трудами Герберта Маркузе, агрессивно обвинявшего американское общество в потреблении, одномерности и сексуальной репрессивности. Хиппи, эти простодушные дети цветов, конечно, заслуживают уважения своим пассивным сопротивлением, но «у цветов нет власти». Главное – движение, так ярко проявившееся в революционном киножанре роуд-муви.

Улисс (или, говоря по-древнегречески, Одиссей) все никак не мог остановиться, плыл и плыл, преодолевая коллизии судьбы, хотя мог бы хрюкать в хлеву на острове волшебницы Цирцеи. Нет, он предпочел уходить от погонь, проплывать между чудовищ, взяв себе в беседе с Циклопом имя Никто. В фильме Джима Джармуша «Мертвец» (1995) герой Джонни Деппа, Уильям Блэйк, после смертельного ранения отправляется в странствие с индейцем, представляющимся:

– Меня зовут Никто. Тот, кто говорит много, не говоря ничего.

Отправляясь в никуда, очевидно, другого спутника он иметь не мог. На вопрос «Кто с тобой путешествует?» медленно умирающий Блейк отвечает: «Никто».

Наглядно поведение битников, апостолов религии без религии, занимающихся «святым шутовством». Они высмеивают американские ценности, высмеивают косную мораль и высмеивают самих себя – куда без этого? Стоять на месте – преступление. Герой романа Джека Керуака «На дороге» – путешествующий Дин Мориарти – был «сыном алкаша, одного из самых запойных бродяг». Не удивительно, что для него и его друга Сала Парадайза автомобиль становится вторым домом, а фраза «Мы ехали дальше» – жизненным кредо. «Проехали» – так еще говорят, когда разговор зашел в тупик и никак не двигается вперед. А надо бы!