Бык из машины - Генри Лайон Олди

– Вот! – безотчетно Икар скопировал тон Синида. Он едва не ткнул инспектора пальцем в грудь, спохватившись в последний момент. – Плюс сексуальное насилие. Вы… Ты снимки видел? Член Полифема видел?

– Видел. Охренеть, не встать.

– Рвач жертвы насиловал?

– Нет, – инспектор полез за новой сигаретой.

– Погоди! Ты байкера допросить успел?

– Успел.

Слабый огонек зажигалки гас под порывами колючего ветра. Икар терпеливо ждал. Наконец инспектору удалось прикурить, он окутался дымом, и ветер порвал в клочья, унес прочь сизое облачко.

– Успел, – повторил Паламед.

– И что? Что он рассказал?

– Бредит. А может, врёт.

– Что он рассказал?! – с нажимом повторил Икар.

– Утверждает, что его изнасиловала девчонка-метечка.

– Девчонка?!

– Лет двадцати. Лица не запомнил. Набросилась, как сумасшедшая, повалила, стала насиловать. Потом ударила по голове. Все, дальше ничего не помнит: потерял сознание.

…Сима Шавуш, халпийка, двадцать один год. МРТ яичников, ошибочно назначенная МРТ головного мозга, рекомендована лапароскопическая резекция…

– Значит, девчонка его изнасиловала и вырубила. Верится слабо, но допустим. Что насчет остальных?

– Ничего не видел, ничего не знает. Девчонка его с ног сбила, он на земле валялся, дерьмо дерьмом. Потом девка на него запрыгнула – и понеслась… Говорю же, врёт. Покрывает кого-то.

– Девчонка могла быть с дружком, – предположил Икар. – У Рвача объявилась подруга? Насильница?!

– Гнилая версия. Скорее всего, девчонка – миф, отмазка.

– Кто же там был? Рвач?

– Допустим.

– Зачем Полифему покрывать маньяка? Валить всё на какую-то девчонку? Ничего правдоподобней не мог придумать?

– Ты его видел? Он не просто напуган. Его трясёт от ужаса! Он при мне писался в постель, нянечки перестилали. Может, ему пригрозили. Может, сам боится: я его выдам, он узнает, придет и вырвет мне ноги из жопы. Вот и лепит первое, что в голову взбрело…

– Первое? – хмыкнул Икар. – Эту девчонку они с приятелями друг другу швыряли! Раздевали! Еще чуть-чуть, и изнасиловали бы! Умолчать про свои скотские забавы – на это ему ума хватило…

– Так она всё-таки была? Девчонка?!

Инспектор подался вперед, дыша табаком в лицо Икару. Он хотел схватить молодого коллегу за грудки, но в последний миг сдержался. Он же ничего не знает, дошло до Икара. Дефектная запись с камеры, сумочка с документами, спаситель-Тезей – инспектор не в курсе всего этого.

– Да, – Икар отступил, разрывая дистанцию. – Была. Есть запись. Только… Ты веришь, что девчонка в одиночку грохнула целый табун? Голыми руками?!

– Запись?! Скопируй мне!

– Подай запрос. Тебе выдадут…

– Некогда! Давай меняться! Я записал допрос Тооса на диктофон. Я тебе – запись допроса, а ты мне – запись с девчонкой! По рукам?

Руки Паламеда тряслись, на щеках горел болезненный румянец. Окурок, зажатый меж пальцев, обжигал инспектору кожу, но Паламед сейчас сгорел бы дотла и не заметил этого. Он и сам напоминал маньяка, готового рвать жертву зубами.

– Ладно, меняемся. Но дело «Лизимахов»…

– Не лезу! – засуетился инспектор. Похоже, он боялся, что Икар передумает, и ему придется ждать до завтра. – Не претендую! Мне только взглянуть на запись…

Он принялся выкладывать на стол гаджеты: диктофон, планшет, вайфер… Последние два могли выполнять функции диктофона, но в Управлении было принято использовать для записи разговоров отдельное специализированное устройство.

– Чёрт! Шнур в отделе забыл!

– Ничего, – успокоил его Икар. – Я через ИК-порты подключусь.

Идиотская история, думал он, настраивая соединение. Стресс? Испуг? Посттравматический шок?! Надо быть полным кретином, чтобы нести такую ахинею и надеяться, что тебе поверят. Надо быть полным кретином, чтобы поверить. Надо быть полным, полнейшим, набитым дурью под завязку кретином…

Надо быть.

– Ха! Нас и правда ждут!

Увидели, подумал Тезей. Увидели выдвинутые из боксов тела. Вот же ситуация… А это что? В вертикальной панели стола было высверлено круглое отверстие, куда нырял жгут кабелей от компьютера. Ага, и щель осталась, для обзора. Смотреть было неудобно, шею ломило, но о кресле в первом ряду партера Тезей мог только мечтать.

– Ах вы мои жмурчики!

Оператор в толстовке с капюшоном и спортивных штанах, пузырящихся на коленях, прилаживал на штатив портативную камеру. Мим в чёрном облегающем трико, с метализированным гульфиком на причинном месте, разглядывал трупы с нездоровым интересом. Тощая брюнетка, тоже в черном – кардиган, лосины, чулки-ботфорты выше колен – пыталась обнять «мима», но тот стоял столбом, не отвечая брюнетке взаимностью. Когда девушка повернулась в профиль, стало видно, что грим превратил ее лицо в подобие ухмыляющегося черепа.

Лицо мима было напудрено до меловой белизны.

– Жмур-мур-мурчики! – ликовала брюнетка.

– А что у нас здесь?

Мим шагнул к прозекторскому столу, где лежал Пирифой. Когда мим откинул край простыни, Тезей воздал хвалу предусмотрительности восходящей звезды: до пояса Пирифой был обнажен, как и положено добропорядочному мертвецу в ожидании вскрытия. Он бы наверняка разделся и догола, да времени не хватило. К счастью, мим удовлетворился частичным осмотром.

– Какой милашка! – обрадовалась брюнетка. – Свежачок!

– Не годится, – возразил оператор. – Слишком свежий.

– Тебе что, тухлятину подавай?

– Нужно что-нибудь побрутальней, иначе понтяра не оценит. Этих берите, они подойдут, – он указал на лже-букмекера, девочку с опухолью и толстяка. – Укладывайте фоном. Сейчас возьму ракурс… Все в кадре! Мотор!

Не дожидаясь отдельных указаний, мим с брюнеткой слились в поцелуе: долгом и слюнявом.

– Еще! Еще!

Со стороны могло показаться, что двое людоедов отжирают друг у друга губы.

– Всё, хорош лизаться! Пошел стриптиз!

Любовники принялись раздеваться, вернее, раздевать партнера. Время от времени они тоненько вскрикивали, словно их хлестали плеткой. Оператор ухал совой: подбадривал. Анатомический театр абсурда обещал в скором будущем набрать в сети́ триста тысяч просмотров, вырвавшись в топы. Мим с брюнеткой демонстрировали чудеса гибкости, достойные гуттаперчевых циркачей, родившихся в опилках. Гульфик отстегивался в три приема, с неприятным лязгом цепочек и замков от чемодана. Трико с мима совлекли таким, особо извращенным способом, что кто другой на месте артиста уже вывихнул бы себе все суставы. Наконец мим остался в одних носках, дырявых и заношенных, а брюнетка – в своих длиннющих сапогах, которые, казалось, приросли к ней на манер второй кожи.