Оставьте меня - Гейл Форман

Мэрибет уехала через две с половиной недели после серьезной операции на сердце, толком еще не восстановившись. А он не написал ей ни одного письма. Даже не поинтересовался: «В порядке ли ты?». Не крикнул: «Да пошла ты!» Не умолял вернуться, не приказывал не возвращаться.

Она рассмеялась, хотя не от радости, и через две секунды этот смех превратился в плач. Модные подростки смотрели на нее теперь с некоторой обеспокоенностью.

– У вас все нормально? – поинтересовалась девушка с розовыми волосами и пирсингом.

– Твою мать, он мне не писал.

Девочка страшно удивилась. Может, сквернословию. Может, потому, что впервые увидела, чтобы взрослый человек вдруг так ни с того ни с сего распсиховался. Но уже через миг она пришла в себя и закатила глаза.

– Да мужики вообще козлы.

К вечеру пятницы Мэрибет была на взводе. Она столько сил потратила – расплачивалась только наличными, пряталась, не рисковала представляться своим именем – ради чего? Играла в прятки… с самой собой. Никто ее не искал.

К утру субботы она все же убедила себя, что должны были искать. Она просто не заметила письмо, или же оно попало в спам. С учетом того, в какой момент она ушла, как ушла и почему, разумеется, кто-то забил в барабаны.

После обеда Мэрибет снова пошла в библиотеку. Народу оказалось меньше, и сразу удалось сесть за компьютер. Она открыла почту, пролистала все внимательно. Ничего не нашла. Посмотрела спам. Ничего. В корзине. Ничего. Проверила рабочую почту, на случай если он вдруг случайно написал не на тот адрес, но и там ничего. Мэрибет зашла на «Фейсбук». Там были старые пожелания выздоравления и всякая активность со стороны людей, которые не знали, что случилось, но ничего ни от Джейсона, ни от Элизабет.

Словно Мэрибет вообще не существовало.

Она сидела и снова и снова обновляла страницу, не в силах это понять. Она решила, что посидит до трех и, если не будет сообщений, уйдет. Пробило три. Потом четыре. Потом пять.

Ничего не пришло.

К тому времени, как библиотекари замигали светом, оповещая, что через десять минут закрытие, река ее печали покрылась льдом. Прошел месяц, и ни слова. Мэрибет открыла новое сообщение. Начала вводить имя Джейсона, сработало автозаполнение.

Курсор мерцал в конце строки. Какой-то слабый голосок предостерегал не делать этого. Мэрибет уже слышала его более двадцати лет назад, когда собиралась по пьяни отправить Джейсону письмо, узнав, что у него в Сан-Франциско появилась другая. «Даже не дождался, когда постель остынет, а?» – написала она.

Джейсон не ответил, и Мэрибет пожалела, что написала. Но это ее не остановило от того, чтобы отправить письмо сейчас.

Возвращаясь из библиотеки домой, Мэрибет столкнулась на крыльце с Санитой.

– А мы только что с праздничного рынка, – объявила она.

– Что за рынок? – поинтересовалась Мэрибет.

– Рождественский. Я вам писала, звала с нами.

– Прости. Я была в библиотеке.

– Книг набрали?

– Нет, просто за компьютером сидела. – Сидела, наверное, не то слово. Она пялилась на него стеклянными глазами, как старушка на игральный автомат. – И как там?

– Так себе. А вот на следующей неделе Фестиваль рукоделия, он крутой. Считай, весь Этси в одном конференц-центре, – сказала Санита. – Вам точно надо пойти.

– Посмотрим. Возможно, опять в библиотеку придется идти.

– Если вам просто компьютер нужен, в любой момент можете попросить у меня ноутбук.

– Правда?

– Конечно.

– А сейчас?

– Разумеется. – Санита сходила к себе и принесла компьютер. – Wi-Fi у вас наверняка ловит.

Мэрибет украдкой занесла ноутбук к себе, словно собиралась смотреть порно. Она вошла в почтовый ящик и оставила его открытым на весь вечер, время от времени перегружая страницу, в то же время пытаясь отвлечься сборником рассказов. Это не помогало, и она снова включила телевизор. Там крутили подряд всю «Американскую семейку», но этот сериал был такой пошлый, что хотелось убивать, поэтому Мэрибет переключилась на повтор «Друзей», но от него стало как-то депрессивно – он был словно яркой телеверсией ее старой жизни с Элизабет. (То есть они жили в лофте. И были молоды.)

Когда Мэрибет дошла до «Хорошей жены», злость в ней почти вся выкипела, превратившись в жидковатое смирение. А чего она ждала? Именно так всегда и было. Ее оружием были слова. Оружием Джейсона – молчание. От ее желания, чтобы все было иначе, ничего иначе не становилось. Как говорил ее стоматолог-отец: «Если бы все желания превращались в конфеты, я бы озолотился».

В два часа ночи смотреть было уже нечего. Мэрибет чувствовала себя опустошенной и издерганной. Не мешало бы попытаться уснуть. Она уже собиралась закрыть почту, но потом не сдержалась.

«Ты меня наказываешь? – написала она. – Не удивлена. А я-то надеялась, что ты поведешь себя как взрослый ответственный человек. Но опять ошиблась!»

Когда Мэрибет проснулась в воскресенье утром, рядом с подушкой стоял ноутбук Саниты. Увидев его и вспомнив, что написала ночью – а ведь даже оправдываться нечем, поскольку она была трезва, – Мэрибет скривилась. Гугл, к счастью, теперь дает тебе минуту на то, чтобы удалить письмо, отправленное по ошибке, но разве нельзя было предусмотреть возможность удалять все и на следующее утро?

Она взяла ноутбук, пошла на кухню и убрала его в шкаф, поставив над пачкой коричневого риса. А потом вернулась в постель и лежала, пока сверху не послышались шаги.

Не было еще и десяти, но Тодд открыл уже одетый – по всей видимости, в своем костюме официанта и соломенной шляпке.

– Она заставляет меня идти на цветочное шоу в Консерватории Фиппса в старомодном наряде, – прошептал он. – Спасите меня!

Вышла и Санита в платье с фалдами поверх джинсов.

– Да ладно, ты сам хотел. – Потом она посмотрела на Мэрибет. – Хотите с нами?

– Нет, спасибо.

– Точно? Будет весело.

– Точно. – Мэрибет не хотела болтать и вообще задерживаться надолго, просто вернуть компьютер, который начал казаться ей таким же опасным для жизни, как заряженный пистолет. – Спасибо. До свидания.

Как только она закрыла за собой дверь своей квартиры, зазвонил телефон.

– Спасибо за приглашение, – сказала она, подумав, что это Санита, – но мне сегодня не до этого цветочного шоу.

Пауза.

– Но все куда хуже, чем цветочное шоу.