Полковник Кварич - Генри Райдер Хаггард

– Думаю, тебе лучше прекратить этот разговор и давай перейдем к делу. Я не в настроении для такого рода вещей, Эдит. – И он повернулся, закрыл окно и опустил жалюзи.

– Ну ладно, уговорил. Только погоди немного, сначала я должна выпить бренди с содовой. Во рту все пересохло, словно в печке для обжига извести, что неудивительно, если тебе, чтобы не умереть с голоду приходится весь вечер распевать в мюзик-холле шуточные куплеты. Ну вот, так лучше. – И она поставила на стол пустой стакан и бросилась на диван. – А теперь можешь болтать, сколько тебе угодно. Скажи только, сколько «рыженьких» ты принес?

Мистер Квест сел за стол, а затем, словно пораженный внезапной мыслью, снова встал, подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор. Там никого не было, поэтому он снова закрыл дверь, запер ее на ключ, а затем, задернув висевшую над ней штору, сунул ключ в карман.

– Что ты задумал? – с тревогой спросила Эдит.

– Просто проверил, не подсматривает ли Эллен в замочную скважину, вот и все. Поймай я ее, это был бы не первый раз.

– Вновь твои отвратительные подлые уловки, – сказала она. – У тебя явно на уме какая-то игра. Готова спорить на что угодно, что это так.

Мистер Квест снова уселся и, не обращая внимания на ее последнее замечание, заговорил.

– Я принес тебе двести пятьдесят фунтов, – сказал он.

– Двести пятьдесят фунтов! – воскликнула она, вскакивая с диким смехом. – Нет, мой мальчик, ты этим не отделаешься, даже не надейся. Я в долгах как в шелках. Мне этой суммы едва хватит, чтобы рассчитаться по ним.

– Ты лучше сядь и молчи, – сказал он, – иначе не получишь и двухсот пятидесяти пенсов. В твоих же собственных интересах я рекомендую тебе сесть.

Было в его голосе и манере нечто такое, что испугало даже этого свирепого дикаря в юбке, и она села.

– Послушай, – продолжал он, – ты постоянно жалуешься на бедность, но я прихожу к тебе домой – не забывай, в твой дом, а не в съемную квартиру, – и что я вижу? Следы вечеринки с карточной игрой. Я вижу недавно открытые бутылки шампанского там, в углу. Я вижу атласный халат на диване, который стоит никак не менее двадцати, а то и тридцати фунтов. Я слышу, как какой-то твой вульгарный приятель на улице просит у тебя одолжить ему еще одну «пятерку». Ты жалуешься на нищету, хотя только в этом году получила от меня четыреста фунтов, и мне доподлинно известно, что в мюзик-холле ты зарабатываешь двенадцать фунтов в неделю, а не пять, как ты говоришь. И даже не пытайся лгать мне, ибо я навел справки.

– Снова шпионишь за мной, – усмехнулась Тигрица.

– Да, шпионю, как ты выразилась. А теперь по существу… я не намерен и дальше снабжать тебя деньгами по такой ставке. Я не могу этого делать, и не буду. Я дам тебе двести пятьдесят фунтов сейчас, и столько же каждый год, и ни гроша больше.

Она снова привстала.

– Да ты совсем спятил, – сказала она тоном, скорее похожим на звериный рык, чем на человеческий голос. – Неужели ты настолько глуп, что рассчитываешь откупиться от меня, давая двести пятьдесят фунтов в год, от меня, твоей законной жены? Да я в два счета посажу тебя на скамью подсудимых за двоеженство.

– Да, – ответил он, – я в этом уверен, и сейчас приведу причину. Но сначала – скажем так, в свое оправдание – я хочу, очень кратко, напомнить тебе нашу совместную историю. Двадцать пять лет назад, – или уже двадцать шесть? – я был восемнадцатилетним юнцом, а ты двадцатилетней женщиной, горничной в доме моей матери, и ты соблазнила меня. Затем мою мать вызвали, чтобы ухаживать за братом, который умер в школе в Портсмуте, а я заболел скарлатиной, и ты выходила меня. Но лучше бы ты отравила меня: я был так слаб, что ты крепко овладела моим разумом, и я привязался к тебе, потому что в те дни ты была красавицей.

А затем ты потребовала, чтобы я женился на тебе, и я отчасти из юношеской бравады, отчасти из-за любви, раздобыл лицензию на брак, ради чего сделал ложное заявление о том, что я совершеннолетний, и указал ложные названия приходов, в которых мы якобы проживали. На следующий день, в состоянии опьянения и не отдавая себе отчета в собственных действиях, я прошел через процедуру заключения брака, а через несколько дней вернулась моя мать. Заметив, что мы близки, она уволила тебя. Ты не сказала ей ни слова о нашем браке, который мы оба воспринимали как фарс, и я на долгие годы потерял тебя из виду.

Пятнадцать лет спустя, когда я почти забыл об этом приключении моей юности и познакомился с молодой женщиной, в которую влюбился, и чье состояние, хотя и небольшое, могло существенно помочь мне встать на ноги в моей профессии сельского адвоката, в которой у меня все складывалось хорошо. Я думал, что ты мертва или, даже если жива, того факта, что я сделал ложное заявление о возрасте и месте проживания, будет достаточно для признания брака недействительным. Именно так и было бы, укажи я ложные имена, но мои душевные порывы и корыстный интерес побудили меня пойти на риск, и я женился на этой женщине.

А потом ты выследила меня, и тогда я впервые сделал то, что должен был сделать раньше: я проконсультировался у лучших юристов относительно правомочности моего прежнего брака, который, к моему вящему ужасу, оказался действителен. Ты также это сделала и пришла к такому же выводу. С тех пор история стала предельно проста. Из наследства моей жены в десять тысяч фунтов я заплатил тебе не менее семи тысяч в качестве денег за твое обещание покинуть эту страну, уехать жить в Америку и больше никогда не возвращаться сюда. Наверно, я зря это сделал, но я боялся потерять свое положение и практику. Ты уехала и написала мне из Чикаго, что тоже вышла замуж, но через полтора года вернулась, растратив все деньги до последнего фартинга, и я узнал, что история твоего замужества была наглой ложью.

– Да, – заявила она со смехом, – и как замечательно я повеселилась благодаря этим семи тысячам!

– Ты вернулась и принялась вновь шантажировать меня, и мне ничего не оставалось, кроме как давать, давать, давать тебе деньги. За одиннадцать лет ты вытянула из меня более двадцати трех тысяч фунтов, и постоянно требуешь еще. Полагаю, ты согласишься, что это правдивое изложение дела. – Сказав это, он умолк.

– О, да, – сказала она, – я не намерена это оспаривать, но что из этого? Я твоя жена, а ты двоеженец. И если ты не будешь платить мне и дальше, я упеку тебя за решетку – и это все, старичок. Тебе от меня не избавиться, жадная ты скотина, – продолжила она, повышая голос и оскаливая крупные белые зубы. – Ты надеялся, что все будет шито-крыто, не так ли? Ты только что совершил небольшую ошибку в своей жизни, и я скажу тебе: ты еще о ней пожалеешь. Я покажу тебе, что значит оставлять законную жену голодной, пока ты сам живешь с другой женщиной в довольстве и роскоши. Тебе не выкрутиться, даже не надейся. Я могу погубить тебя, если захочу. Предположим, я пойду к магистрату и попрошу ордер? Что ты сделаешь, чтобы заставить меня замолчать?

Внезапно это фурия умолкла, как будто ее застрелили, а на ее свирепом лице возникла гримаса ужаса, что неудивительно. Мистер Квест, который до этого сидел и, прикрыв глаза рукой, слушал ее, вскочил, и лицо его напоминало дьявольский лик, пылая изнутри едва сдерживаемой яростью. На каминной полке лежал острый тибетский нож, подаренный Тигрице одним из ее путешествующих поклонников. Это было зловещего вида оружие, острое, как бритва. Схватив его, Квест зажал его в правой руке и теперь приближался к ней, пока она томно лежала на диване.