Тайный дневник да Винчи - Анхель Гутьеррес

— Ну конечно! О чем это я? Вы были ребенком, когда наш друг Клод ушел от нас. В конечном итоге вам, наверное, повезло, так как есть вещи, о которых лучше не знать.

— Например?

— Вы действительно хотите это услышать, мадемуазель Пенан? Учтите, назад дороги нет. Нельзя забыть то, что уже знаешь.

И снисходительная манера, и нарочитое участие выглядели насквозь фальшиво. Каталина уловила нотку нетерпения в голосе чиновника. Что бы он там ни скрывал, ему отчаянно хотелось поделиться. И на его вопрос молодая женщина ответила однозначно:

— Естественно, хочу.

Каталина могла бы поклясться, Дюмерг задохнулся от восторга. А затем он заговорил и рассказал историю, совершенно неожиданную. Из его слов следовало: дед впервые приехал в Жизор в начале 1944 года. Никто в городке не знал, чем он занимался и что собирался делать в Жизоре. Однако подозрение, будто он замышляет нечто нехорошее, не заставило себя ждать. Первым это сообразил дед Дюмерга. Так, во всяком случае, утверждал чиновник. И лишь потом только догадались и остальные жители города.

Пенан поселился в chateau на Руанском шоссе, там, где теперь гостила Каталина. За дом он выплатил сразу всю сумму хозяину, почти полностью разорившемуся за время оккупации. («Он расплатился не франками, а рейхсмарками, вы понимаете, к чему я клоню?») Дед Дюмерга однажды пробрался к chateau и украдкой заглянул в окно. Он увидел, что первый этаж [помещение] заставлен ящиками (причем далеко не все были распакованы) с коврами и серебряными подсвечниками, элегантными столовыми приборами, китайскими вазами, стоившими, наверное, целое состояние, фарфоровыми сервизами, картинами, охотничьими трофеями и сверкающими хрустальными люстрами; и еще увидел роскошную и неприлично дорогую мебель, какую не мог себе позволить купить в те годы ни один патриот. Именно неслыханное богатство возбудило в пронырливом чиновничьем дедушке подозрения. («Представьте, старик оказался совершенно прав».) Весь день к дому подъезжали грузовики, набитые под завязку. А потом, когда вещи наконец привезли, их потребовалось расставить и разложить по местам. Этим занимались пять человек, нанятые Пенаном в городе. Все они, молодые и крепкие, каждый вечер возвращались домой полуживые, протаскав с утра до ночи мебель и прочие предметы из одной комнаты в другую, вверх и вниз по лестнице, выполняя нескончаемые и строгие указания. Когда же дом наконец обставили, наступил черед его вымыть, для чего Пенану потребовались услуги пятерых девушек, к концу работы чувствовавших себя ничуть не лучше мужчин, носивших вещи.

Многочисленные хлопоты по приведению chateau в порядок заняли целую неделю после переезда Клода Пенана в Жизор. И тогда состоялся торжественный прием по случаю новоселья. На другой день говорили, что более роскошного праздника свет не видывал: chateau и приусадебный парк сияли огнями, элегантные машины заполнили подъездную аллею, а стол ломился от изысканных блюд, доставленных из Парижа специально к банкету, тогда как Франция кое-как перебивалась на продовольственных карточках. Шикарный прием Клода Пенана наделал много шуму, весь город его обсуждал, но в число гостей попали исключительно немецкие офицеры. Не пригласили даже мэра. («И представить невозможно более тяжкого оскорбления. Вот тогда-то люди согласились с моим дедом: Клод Пенан являлся коллаборационистом».) Но и это не все. Дедушка Каталины ходил гоголем по городу, заставлял начищать до блеска ботинки без единого пятнышка, носил золотые запонки и втыкал в галстук бриллиантовую булавку, стремясь привлечь внимание и показать всем, что денег у него куры не клюют. Пенан не упускал ни одной возможности сблизиться с нацистами. Он горячо приветствовал их с подчеркнутой любезностью, встретив на улице, присаживался к ним на террасах кафе и охотно оплачивал выпивку, не позволяя им потратить ни сантима из своего кармана.

И никто не удивился, когда «профессор», как его называли в городе, начал вести раскопки во внутреннем дворе замка. С тех самых пор и началось сотрудничество Пенана с Ломуа и его дружком, Лессенном, которых «профессор» подрядил помогать ему. («А что им оставалось, беднягам, не отказываться же от работы».) Они целый день рыли ямы в крепости там, где показывал им Пенан. Потом они стали работать по ночам, от заката до рассвета, поскольку дни стояли очень жаркие. И на исходе одной такой ночи, как раз в день высадки союзников в Нормандии, Клод Пенан исчез, как и появился — внезапно, без предупреждения. Но предварительно он разнес взрывом полдвора в крепости. («И я не нахожу ничего странного, честное слово. Наверняка он пытался замести следы и скрыть то, что искал для немцев. Он понял: дело запахло жареным, и союзники с минуты на минуту появятся в Жизоре. И тогда он угодит в тюрьму как коллаборационист. Если, конечно, повезет, и он не попадется раньше в руки бойцам Сопротивления».)

Такими словами, явно злорадствуя, Дюмерг закончил свое повествование. Во время рассказа чиновника Каталина не проронила ни звука. Не потому, что спрашивать было не о чем. Напротив, у нее возникло море вопросов, появлявшихся один за другим, но она растерялась и не знала, с чего начать. Неужели дед действительно был коллаборационистом? Какое другое объяснение можно найти фактам, на первый взгляд неопровержимым? Неужели нет никакого достойного оправдания? Эти вопросы составляли лишь малую часть тех, что промелькнули вихрем в голове. Но первый, который она задала, когда обрела дар речи, был совсем другим:

— А что искал мой дед в замке Жизор?

— Боже мой, вас только это интересует?!

— Да, интересует… И еще меня интересует, почему муниципалитет запрещал, снова и снова, исследовать подземную крипту, обнаруженную Ломуа.

Несмотря на неожиданно открывшиеся неприглядные факты о прошлом деда, Каталина не забыла, с какой целью пришла в мэрию.

— Тайная часовня — не более чем сказка, выдуманная садовником, желавшим прославиться. Она до сих пор доставляет нам массу неприятностей, включая банду безмозглых вандалов. Вам известно, что они пробираются в замок по ночам и роют как кроты шахты и ходы, в поисках сокровища тамплиеров? Мечтатели несчастные! — воскликнул чиновник с отвращением. — По сути, они не виноваты, но тоже приносят немало вреда. По их вине одна из башен накренилась, и нам пришлось ее полностью ремонтировать, от верхушки до фундамента. Проклятой подземной часовни не существует. Никогда не существовало.

— Но почему вы так уверены? Откуда вы можете это знать, если никто не побеспокоился проверить версию Ломуа, хотя прошло уже почти шестьдесят лет?

Дюмергу до смерти надоело объяснять и оправдывать позицию городских властей Жизора относительно Роже Ломуа и часовни Святой Екатерины. Пару часов назад коллега в приемной предупредил его: некая Каталина Пенан хотела побеседовать с кем-нибудь о Ломуа и проявила такое упорство, что ей посоветовали прийти попозже и обратиться к нему, Дюмергу. В любом другом случае Дюмерг просто отказался бы принять посетительницу или отделался бы от нее за пять минут, ограничившись набором дежурных фраз, которые он произносил десятки раз. Или попросил бы коллегу продержать настырную особу в приемной до тех пор, пока ей не надоест там сидеть. Но он поступил иначе. Фамилия Пенан в Жизоре была хорошо известна, хотя ее поминали недобрым словом. В маленьких городках ничего не забывается, а тем более обиды. Возможно, речь шла о случайном совпадении (мало ли людей во Франции носят фамилию Пенан!), но что он терял? Дюмерг с радостью убедился, что Каталина приходится внучкой Клоду Пенану, и его радость превратилась едва ли не в ликование, когда он уразумел: молодая женщина понятия не имеет о прошлых подвигах деда в Жизоре. Такие приятные моменты редко выпадают в рутинной и монотонной работе чиновника. Дюмерг предвкушал потеху. Рассчитывая сразить Каталину, он выложил все факты о сотрудничестве ее деда с нацистами, что, насколько он знал, являлось истинной правдой. Правда, он ради пущего драматического эффекта приукрасил историю, преувеличив роль собственного деда. И в первый момент чиновник решил, что достиг своей малопочтенной цели. Но негодная женщина, проклятая внучка гнусного коллаборациониста, быстро оправилась от потрясения и теперь осмеливалась предъявлять претензии. Ему! Такую наглость он не мог стерпеть.