Сочини мою жизнь - Лана Барсукова

– Долгие годы.

– Да нет, как-то быстро все пролетело. Потом у него эта жеманная Лера появилась, он с ней всюду на камеру стал появляться, он же не красавец сам-то, ему антуражная жена нужна была. Не тетку же из Анжеро-Судженска фотографировать, да еще такой яркой внешности. – Арина зачем-то подмигнула Тане. – Не дрейфь, прорвемся. Кстати, когда он женился на Лерке, у нас отношения даже лучше стали. Уставал он от нее, сил нет, как уставал. Таких в Анжеро-Судженск надо ссылать на перевоспитание. Ко мне сбегал, чтобы отдохнуть от ее утонченности. Он же вообще-то парень простой был, у него интеллигентность внутри была, а у Лерки снаружи. Если бы не она, мы бы, может, раньше расстались. Во мне он ценил то, чего в Лерке не было. Я вроде противовеса работала. Так что Лерка была моим последним козырем.

– Последним? А первым что было?

– У меня за всю игру было три козыря в колоде – Штырь, молодость и Лерка-дура. Остальное – полная шваль. Штыря убили, молодость прошла, а козырь по имени Лерка вышел из колоды в отбой. Как-то так все и закончилось. Ни фига не смогла отыграться.

Арина сникла. Тане стало жаль ее. Ради солидарности она попросила налить и ей.

– Покрепче? Или погуще? – скаламбурила Арина.

Она подошла к мини-бару, изящно склонилась и ювелирно налила полную рюмку чего-то бесцветного. И опять эта грация пантеры, отсвет осознания своей силы криминальной генеральши. «Нет, не только в Штыре дело, Арина и без Штыря Арина. Еще какая Арина!» – подумала Таня. Лицо у нее своеобразное, конечно, но зато запоминающееся, даже в чем-то почти симпатичное.

Ей захотелось сказать что-то теплое и ободряющее, что сказка про принца была былью, что все хорошо, а будет еще лучше, и что Витя вовсе не урод, а очень даже симпатичный мужчина, что у Тани и такого нет. И все это она выразила очень емко: «За нас, за девочек!» Арина хмыкнула и выпила. Таня тоже. Потом они повторили. И, кажется, не один раз. Вроде бы Таня танцевала и раздавила лежащую на полу пудреницу, но это не точно.

Ночью Тане снились принц со шрамами на груди, серый волк в криминальных наколках, лесорубы с ружьями вместо топоров, волчица с грустными глазами и мордой бульдога. И из-за кустов за ними наблюдал грустный Витя, который почему-то спал на лавочке посреди леса, положив под голову кроссовки. Все куда-то бежали, что-то говорили друг другу, ссорились, дрались и занимались любовью, во сне все было совершенно логично и понятно. Сюжет был причудливо закручен, как в голливудском боевике с элементами мелодрамы. Только хеппи-энда не было. Таня ждала его, ждала, не дождалась и проснулась.

Собрала вещи и поехала в аэропорт. Заходить к Арине, чтобы попрощаться, она не стала. Это было лишнее.

Игорь Лукич привык делать неприятные дела, не откладывая их в долгий ящик. Руководствуясь этим правилом, он позвонил актеру Савраскину и договорился о встрече. Решено было пересечься на нейтральной территории, в кафе театра «Гоголь-центр» в дневное время, когда до вечернего спектакля еще уйма времени и восторженные зрители не оккупировали все столики.

Лукич прекрасно понял все намеки и подводки, которые сквозили в таком выборе места. Савраскин хотел продемонстрировать, что он человек широких художественных взглядов, ему претят застывшие формы, он в вечном поиске нового. «Гоголь-центр» был знаковым местом в Москве, эдакая Мекка новаторов от искусства. И особенно приятно было Савраскину произнести заключительную фразу:

– Там, разумеется, в это время все будет закрыто, но вы скажите, что ко мне по предварительной договоренности, и вас пропустят.

Лукич закашлялся. Вообще-то, он привык, что ему достаточно назвать собственное имя, а не какого-то Савраскина. Его пускали в дома, где собиралась деловая элита, то есть люди, от которых реально что-то зависело. Он был на «ты» со многими, чьи заводы и фабрики, шахты и верфи, фермы и элеваторы держали страну на плаву.

Что касается «Гоголь-центра», то Лукич был там один раз, первый и последний. Пару лет назад иностранный партнер пригласил его сходить на спектакль, начитавшись о нем восторженных отзывов специально обученных искусствоведов. Впрочем, Лукич не был уверен, что это вообще можно назвать спектаклем. Декораций не было, сюжета тоже, зато одна актриса в мужском костюме постоянно падала на шпагат, продолжая при этом декламировать стихи, рифма в которых отсутствовала из принципа. Игорь Лукич мечтал об антракте, чтобы сбежать. Но он был слишком наивен. «Гоголь-центр» не хотел уподобляться обычным театрам с их банальными спектаклями. Антракт был отринут как реликтовое явление. Все шло одним непрерывным действием три часа подряд. Обижать артистов, уходя посреди спектакля, Игорь Лукич не хотел. Все-таки они старались, на шпагат садились, их было искренне жаль. Игорь Лукич дотерпел до конца, прикидывая, как сейчас народ рванет к выходу, сметая все на своем пути к свободе. И вот тут его ждало настоящее потрясение, ради чего стоило посетить это место. Народ не рванул, оставшись для оваций. Зал заходился от восторга, включая иностранного партнера. Это была какая-то особая порода людей. Лукич не смотрел на сцену, где, счастливо распластавшись в шпагате, кланялась актриса, он озирался по сторонам, пытаясь понять, дуркуют эти люди или им и вправду понравилось. И как такое может понравиться?

По дороге он стал расспрашивать партнера о спектакле. Ясности не прибавилось. После того как тот заявил: «Да! Маразм! Но маразм тоже может быть притягательным», Лукич прекратил расспросы. А потом обрубил и сделки с любителем маразма, плавно сведя на ноль их общие дела. Ему было неуютно вести бизнес с человеком, голова которого устроена непонятным ему образом.

Ну что ж, пусть будет «Гоголь-центр». Хорошо хоть то, что недалеко от центра, рядом с Курским вокзалом. Ладно, Савраскин, будет тебе и спектакль, и маразм, и кофе с булочкой.

Кстати, про кофе. Очень хочется. Лукич любил попивать кофе за рулем. Это была единственная вольность, которую он себе иногда позволял как водителю. Подрулил к какому-то кафе и пошел на кофейный запах мимо уличных рядов уцененных книг и разного печатного барахла. Неожиданно энергичная бабулька опрятного вида перегородила ему дорогу.

– Мил-человек, помоги!

Игорь Лукич полез за бумажником. Он не любил побирушек, но эта бабулька внушала симпатию. Было очевидно, что она не профессиональная попрошайка. Таких берут в массовку, снимая оптимистичный фильм про российскую деревню. Увидев купюру, бабулька отчаянно замахала руками и замотала головой:

– Зачем? Не надо! Мне ж пенсию недавно на триста рублей добавили.

– Вы же попросили вам помочь, – смутился Лукич.

– Так я о другом. С выбором помочь. Вот стою тут уже сколько времени и все не могу решить.

И она подтащила Лукича к прилавку.

– Какой календарь выбрать? С Путиным или с видами природы? Что наряднее на кухне смотреться будет? Обои у меня, главное, такие нежные, в мелкий рубчик как будто. И шторки светлые, с ромашками. Что ляжет лучше?