Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

— Вообще-то я уходить не собиралась, — промямлилая.

— Если уйдет она, уйдешь и ты, — заверил меняЛенчик. — По отдельности вы меня не интересуете. И никого незаинтересуете… Вы нужны мне вместе. Или обе — или ни одной.

— Я остаюсь, — быстро сказала Динка. —Отпустите…

— Так-то лучше…

Ленчик наконец-то оставил в покое Динку, откинулся на стулеи нагло закурил конфискованный «Davidoff».

— А что это за типы там сидели? С вами? — спросилая. — Ну там, в клубе..

— Моя команда. Талантливые ребята. С Алексом вы ужезнакомы, я думаю Вика — поэтесса, и очень неплохая. Она же будет отвечать запиар…

— За пиар… Ну вы даете… — встряла Динка. — Аочкастый?

— На этого очкастого тебе молиться надо… Композитор отбога, аранжировщик от бога, клепает только хиты…

— Его, случайно, не Крутой фамилия?

— Нет, не Крутой, — рассмеялся Ленчик. —Покруче будет. Лепко. Леша Лепко.

— Ну, все понятно, — Динка прищурила глаза, вкоторых так и прыгала готовая в любой момент сорваться фраза: «Лепко, самое то…И ты сам лепишь нам горбатого, дорогуша..»

— Значит, все понятно? Тогда перейдем к вам… Вы-топознакомились уже?

— Имели счастье, — высказалась за нас Динка.

— И как?

— Что — как?

— Как вы друг другу?

— А это важно? — Мой вопрос был вполненейтральным. Вежливым и нейтральным.

— Важнее, чем если бы вы тусовались в барокамере втечение месяца. Тест на психологическую совместимость… Так как?

— Поживем — увидим, — философски заметилаДинка. — Не могу сказать, что я от нее в восторге…

— Я тоже кипятком не писаю, — огрызнулась я.

— Брейк, брейк, девчонки, — рассмеялся Ленчик — Ссегодняшнего дня вы должны любить друг друга. Иначе проект рухнет.

— Угу… Они любили друг друга, как сестры… — совершеннонеожиданно Динка пнула меня ногой под столом. — Тебя как зовут, сестренка?

— Ее зовут Рената, а любить друг друга вы должныбольше, чем сестры.

— Это как?

— Потом объясню. Ну что, вы готовы проснуться знаменитыми?

— Не забудьте только будильник завести, — Динка засловом в карман не лезла, факт.

Ленчик снова рассмеялся — он оценил шутку по достоинству.

— Не забуду, не забуду. Вот только это будет небудильник, а бомба с часовым механизмом… Я вам обещаю…

* * *

…Бомба разорвалась ровно через три месяца.

Эти три месяца полностью изменили нашу жизнь. Настолько, чтоя даже позабыла, какой она была до «Таис». Захотела позабыть — и позабыла.Школа, прыщавый Стан и папахен — все это теперь казалось страшным сном,бумажкой из-под вокзального чебурека, которую я выбросила в урну. Даже невытерев об нее пальцы. Главным был проект, сумасшедший проект, который могприйти в голову только сумасшедшему человеку. Но только теперь, когда я сталаумненькой-разумненькой и к тому же мертвой девушкой-убийцей, я смоглапо-настоящему понять сумасшествие проекта. И его смертельную, холодную красоту.

Ленчик был гением.

Он был гением, сумасшедшим гением, даже теперь, убив его, ямогу это сказать.

Он был гением.

Он вылепил меня, так же, как вылепил Динку, он былПигмалионом, отрыжкой древнегреческого одержимого типуса, о существованиикоторого я, прожив тогда неполных шестнадцать, даже не подозревала. Как неподозревала о многих вещах, хранившихся в сумрачных книгах, в сумрачных картинах,в сумрачных черепах давно ушедших людей… Он, Ленчик, сделал меня другой.

Иной.

Способной на убийство.

Но все это случилось потом, спустя два года, а тогда. Тогдая не знала о Ленчике почти ничего. И узнала позже, много позже, в короткихпромежутках между гастрольными турами, записями альбомов и съемками клипов; вкоротких промежутках между нашей с Динкой взаимной ненавистью: той самойненавистью, которая сильнее любви и которая заставляет людей держаться другдруга. И ревниво следить, и, увязая в песке, шастать друг за другом по самойкромке времени…

Ленчик был недоучившимся историком, недоучившимсяпсихологом, недоучившимся оператором, единственное, что он с грехом пополамзакончил, был тухлый «кулек» в Николаеве, с такой же тухлой специализацией —«Режиссура массовых праздников». Как он вышел на алюминиевого магната Пинегина— осталось тайной, покрытой мраком. Такой же тайной были и сто тысяч долларов,выделенные господином Пинегиным на раскрутку проекта. Сумма для шоу-бизнесаничтожная, я поняла это уже потом, два года прожарившись на попсовыхсковородках, но Ленчик бы сумел обойтись и гораздо меньшими деньгами, с негосталось бы. Троица, которую он приволок за собой в проект, тоже быланедоучившейся. Недоучившейся и недолечившейся. Поэтесса Вика, она же — Виксандля близких друзей, крепко сидела на игле, музыкальная гениальность Леши Лепкопроистекала из тихой и нежной шизофрении, с сезонными обострениями, во времякоторых композитор «Таис» с гиком и воплями отправлялся в дурдом. Самымприличным из всей компашки был Алекс Мостовой, кроткий Алекс, шестикрылыйсерафим с безнадежным раком поджелудочной.

Героиновая запирсингованная истеричка, шизофреник исумасшедший гений — такой коктейль кого угодно с ног собьет.

Так и получилось.

Сбил. Свалил с копыт. Снес крышу.

После дурацкого «Офсайда» мы снова вернулись под сеньДевятой пятилетки, в ту же комнату. И застали там все ту же троицу. Виксанвалялась на диване, Алекс сидел на подоконнике, а тихушник Лепко, посверкиваяочками, терзал «Красный октябрь».

Наше появление было встречено вялыми виксановыми хлопками итаким же заторможенным, но довольно смешным матерным четверостишием. Позже яузнала, что, обдолбавшись, Виксан обожает на ходу сочинять частушки с матами,прикол у нее такой, хобби.

— Ну что? — спросила Виксан. — Каккультпоход?

— Лучше не бывает, — отозвался Ленчик. —Девчонки просто молодцы.

— Ну-ну… А главное ты им сказал?

— Главное? — Ленчик яростно поскреб заросшийподбородок. — Не будем торопить события…

— А чего? Ничего дурного в этом нет… Не с гамадриламиже трахаться им придется… Все очень симпатично и даже эротично… Не побоюсьэтого слова… М-м-м…

— Лучше бы уж с гамадрилами, — хрюкнул композиторЛепко. — Лучше бы уж с гамадрилами, честное слово… Извращенцы…

— Сам ты извращенец, — Виксан захихикала. —Сам ты гамадрил, Лешенька… Ни хрена ты не понимаешь в эротизме. В гомоэротизме…Не побоюсь этого слова… М-м-м…