Моя война с 1941 по 1945 - Алексей Фёдоров

Наконец подошли к большой деревне. Навстречу нам крестьянин вел лошадь под уздцы. Он курил. Я вынул сигарету и подошел к нему прикурить. Он остановился и, когда я прикуривал, с любопытством оглядывал меня.

– Далеко до французской границы? – спросил я его по-немецки.

– Метров двести, за поворотом.

Я поблагодарил, и мы разошлись.

– Яшка, ныряем в первый переулок направо.

Вот и маленький переулок. Сворачиваем и, еле вытаскивая ноги из глины, спешим отойти от домов.

Солнце на закате, еще час-полтора – и станет темно, надо где-то переждать это время.

Мы отошли с километр и присели на солому за стогом со стороны, обращенной к деревне, ведь именно оттуда могла нагрянуть опасность.

Бутерброды были давно съедены, ощутимо давал чувствовать себя голод. Курили, чтобы «заморить червячка». Но вот солнце село, и начала сгущаться темнота. Деревни уже не видно. Мы встали, обошли стог для проверки и двинулись на юг, к границе.

Было не совсем темно, когда мы подошли к маленькой деревушке и постучали в окно. На крыльцо вышла молодая женщина, и мы назвались уже по-французски. Я спросил, где Франция. Она указала на другую сторону деревни и что-то сказала. Я понял, что другая часть деревни лежит уже на территории Франции и что граница проходит по середине дороги.

– Где полицейский?

– Ездит на велосипеде от кафе до кафе.

Она принесла нам горку бутербродов, и мы, поблагодарив, пересекли границу. Не сговариваясь, шепотом «крикнули»: «Да здравствует Франция!» На другой стороне границы мой кашель прекратился. Чудо, да и только…

От переживаний дня мы так устали, что решили искать ночлег. Еще в Може подруга Гертруды посоветовала нам по Франции идти днем. Мы так и сделали. Когда из темноты на нас надвинулась темная громада строений, мы начали искать сеновал. Нашли быстро. Забрались и, съев бутерброды, заснули, зарывшись в сено, даже не думая об опасности. Проснулись в полдень. Было пасмурно и хотелось есть. Я решил пойти на разведку, а Яшке поручил зорко глядеть вокруг. Перед нами было поле, откуда мы пришли, а справа под углом к нашему сараю стоял каменный двухэтажный дом с высокой башней, увенчанной часами. Дом был обнесен каменным забором с открытыми воротами в нашу сторону.

Башня, большой дом, высокий забор. За́мок? Я медленно пошел к воротам, осматриваясь и подмечая места, куда можно бежать и где можно спрятаться в случае появления полицейских или немцев.

А кто в замке? Немцы? Подойдя к воротам, я встал за столбом, откуда хорошо просматривался двор. С противоположной стороны был выезд на шоссе, которое просматривалось далеко. Налево от меня был жилой дом, направо – каменные строения, похожие на конюшню. Двор для замка был невелик, но тогда я не обратил на это внимание.

У конюшни парень лет семнадцати седлал под верх коня, и больше никого не было.

Постоянно оглядываясь, направился к нему. Он стоял ко мне спиной, а когда услышал мой голос, мигом обернулся. На лице – растерянность. Выслушав меня, он бросил поводья коня и пошел к дому. Через пару минут вышел вместе с женщиной лет сорока, которая позвала меня войти. Я попал на кухню.

Хозяйка усадила меня за стол, а я, вынув тетрадку, пытался с ней «разговаривать». Узнав, что я не один, она предложила привести товарища. Разговор шел с помощью жестов. Оставив тетрадку на столе, я побежал за Яшкой. Когда мы уже сидели за столом, парень уехал на велосипеде. Мы ели, а сами волновались: куда он укатил? Покончив с едой, поблагодарили, забрали тетрадку и хотели идти. Но занятая вязанием хозяйка показала жестом, чтобы мы подождали. Мы сели, молчим, на душе тревожно. Надо идти. Мы решительно встали, поблагодарили и вышли во двор. Хозяйка тоже вышла и, пока мы шли к сеновалу, наблюдала за нами. Мы не решились уходить сразу: с сеновала был хороший обзор местности, и мы могли быстро смотаться, если завидим что-нибудь подозрительное.

Часа в два пополудни вернулся парень, и тут же во дворе к нам подошли двое мужчин. Чувствовалось, что это батраки. Более высокий по-немецки отрекомендовался: бывший пленный, бежал, сейчас батрачит. Он рассказал, что, пока я ходил за Яшкой, хозяйка прочитала тетрадку и послала сына на вокзал узнать, когда идут поезда на Париж. Она даст нам денег. Скоро позовет вас, сказал высокий, и батраки ушли.

Прошло часа три, в воротах появился хозяйский сын и призывно махнул нам рукой.

Мы слезли с сена и пошли к воротам. Юноша повел на кухню. На столе стояли два прибора. При нашем появлении хозяйка начала разливать по тарелкам суп. Юноша пригласил нас к столу, и мы, усевшись, принялись за еду. Пока мы ели, в кухню вошли два работника, в том числе и тот, который бежал из плена. Еды было много, но мы съели все быстро. Не только спешили уйти, но и потому, что трудно было сидеть и есть, находясь в центре внимания четырех чужих людей.

Не успели мы встать из-за стола, как к нам подошла хозяйка и начала что-то говорить. Работник перевел на немецкий язык:

– Хозяйка посылала сына узнать расписание поездов на Париж. Если вы хотите попасть в Швейцарию, то быстрее и безопаснее доехать до границы поездом. Путь ведет через Париж, но, к сожалению, союзники где-то разбомбили дорогу, и поезда идут до Бюзиньи, расписание не установлено. Хозяйка дает вам по 100 франков на дорогу, советует засветло пойти в город и на вокзале узнать, когда ближайший поезд. До Мобёжа четыре километра.

Мы поблагодарили хозяйку, пожали всем руки и вышли во двор. Было ясно, что хозяйка желает нам добра и боится, что нас могут арестовать, если мы долго будем сидеть на месте. Винить ее не в чем. Возможно, у нее были причины кому-то не доверять.

Мог ли я подумать тогда, что через двадцать лет буду снова в тех краях? А вот ведь случилось. В августе 1964 года я вместе с А. П. Маресьевым и В. Н Собко был направлен во Францию от Комитета ветеранов войны на празднование 20-летия освобождения Парижа от фашистов.

В те дни во французскую столицу приехал и секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. П. Георгадзе, чтобы вручить медали французам, помогавшим русским военнопленным бежать из фашистского плена. Награждались французы в северных районах Франции. Георгадзе пригласил нас поехать с ним в Мобёж. Так я опять попал в этот город.

После награждения, уже за столом, я разговорился с сидевшим рядом со мной секретарем КПФ севера Франции (он понимал русский язык) и рассказал ему о том, что со мной случилось 20 лет назад. На вопрос, где это было, я обрисовал дом, башню с часами, сарай и сказал, что это за́мок. Меня перебил Михаил Порфирьевич:

– Ты о чем так азартно рассказываешь?

Я объяснил. Георгадзе сказал:

– Поедем туда.

Все были готовы ехать, но секретарь захотел сначала выяснить обстановку. Трое французов поехали на ту ферму. А это действительно была ферма, а не замок, как мне тогда показалось. Единственная в округе богатая ферма с башней и часами.