1985 - Энтони Берджесс

– Твои учителя и другие дети, которым про все рассказали родители. Но ты должна понять, почему я это делаю, Бесси. Ни один человек не должен быть распят. Иисус не должен был быть распят. Но есть кое-какие вещи, которым нельзя поддаваться, и я не могу подчиниться тому, что подразумевает профсоюз. Ты понимаешь?

– Ну зачем так привередничать? Почему ты не положишь руку сюда?

– Потому что ты моя дочь, а есть то, что между отцом и дочерью непозволительно. Я хочу, чтобы ты поняла, что я тебе говорю, Бесси. Твоя бедная умирающая мама сказала: «Не дай, чтобы им это сошло с рук». И хотя тебе это покажется бредом, как раз поэтому я пошел против власти профсоюзов. Победить я их не могу, но хотя бы могу стать мучеником во имя свободы. И однажды, вероятно, через много лет после моей смерти, люди вспомнят мое имя и, возможно, превратят его в своего рода знамя и будут сражаться против несправедливости, которую олицетворяют профсоюзы. Ты меня понимаешь, Бесси?

– Нет. И я думаю, ты злой. Почему ты не положишь руку…

– Ну, возможно, Бесси, ты поймешь вот это. Тебе придется поехать в место, которое называется Дом для девочек.

– Куда?

– Место, где о тебе будет заботиться государство, там все девочки живут вместе. И ты будешь там жить, пока ты не станешь достаточно взрослой, чтобы самой найти работу.

Над этим она думала по меньшей мере минуту, потом сказала:

– А телик там будет?

– Конечно, будет. Ни один дом без него не дом, даже Государственный дом для девочек. Свой телик ты уж точно получишь.

– Может, там будет новый, широкоэкранный.

– Я бы не удивился.

– На нем большое кино показывают, как то, которое мы тогда смотрели, с монстрами.

– Ты про «Изнасилование в небесах».

– Так оно так называлось? Ты, я и мама его смотрели. – В голосе у нее зазвучало что-то вроде победной нотки. – А теперь тут не мама, а я. Положи руку вот сюда. Ты должен.

Бев расстроенно отвернулся и притворился, что заснул. Какое-то время Бесси молотила его по спине кулаками, потом как будто занялась мастурбацией. Чем скорее она попадет в тот Дом для девочек, тем лучше. Чем скорее…

С мечети в Чизвике зазвучал первый утренний фаджр. Нет Бога, кроме Аллаха.

На следующий день Бев приготовил фаршированную индейку, цветную капусту (стоила она 3 фунта 11 пенсов) с картофелем и разогрел консервированный рождественский пудинг, а Бесси разрывалась между телевизором и подарками: куклой на транзисторах с провокационно-длинными ногами и наглой усмешкой, радио со стереонаушниками и «Телеальманахом» на 1985 год. После обеда, который Бесси снисходительно признала, дескать, он ничем не хуже, чем у мамы, они смотрели новогоднее обращение короля. Король Карл III, кругленький человечек, с ушами топориком, лет под сорок, почти ровесник Бева, говорил о счастливом и священном времени и благослови Боже всех вас, а под конец он, усмехаясь, поманил пальцем кого-то за экраном, и вышла Ее Величество королева (не путать с Елизаветой II, королевой на пенсии, теперь королевой-мамой), и эта хорошенькая смуглая женщина в жемчугах тоже улыбалась. Король обнял королеву, и оба помахали зрителям, точно они, зрители, уезжали на трамвае. Зазвучало «Боже, храни короля».

Вечером, пока они ели холодную индейку, ветчину и жареную картошку с цветной капустой, запивая все шампанским сидром, и смотрели «Праздничную гостиницу», опять-таки с Бингом (которого Бесси считала обязательной принадлежностью Рождества), отключилось электричество. Картинка на экране унеслась со скоростью света к горизонту, где превратилась в точку и исчезла совсем, электрический камин тускнел и тускнел, потом послышался хрип лампочки. Свечей у них не было, и воцарилась кромешная тьма. Бесси вопила и выла в неподдельной муке.

– Теперь-то ты поняла? – рыкнул отец. – Теперь ты видишь, против чего я борюсь?

Она скулила, дескать, ей кажется, она понимает, но бедная осиротевшая девочка была не способна на абстрактное мышление. Медицина должна идти вперед, приятель.

27 декабря Бев вернулся на работу, и тут же хором завыли свистки. Послушное контракту с профсоюзом руководство фабрики официально уволило Бева. Бев отправился на биржу труда, где настоял на встрече с директором, а не просто жующими девицами-секретаршами с темными построждественскими кругами на месте глаз. Он сообщил директору о своем положении, а директор бесцеремонно ответил, дескать, его нельзя зарегистрировать на бирже, поскольку он не желает подчиняться основополагающему условию найма в любой из установленных профессий, что означает все мыслимые виды деятельности, помимо профессии поэта. Официально безработный и не подлежащий найму, Бев пошел получать пособие по безработице по уложению Акта о государственном страховании. Ему сказали, что он не имеет права на пособие, поскольку своевольно отверг право на рабочее место в том смысле, что отказался принять условия занятости, как они изложены в Законодательном акте о профсоюзах (Принудительное членство) от 1974 года.

– Я выплачивал деньги в фонд. Каждую неделю с тех пор, как начал работать в возрасте двадцати…

– Что же вы начали так поздно? – спросила из-за решетки сварливая тостуха с подсиненными волосами, раздраженно постукивая карандашом по стойке.

– Учился в университете. Я получил степень.

– Принудительные выплаты в Фонд государственного страхования не дают вам автоматического права на выплаты. Необходимо удовлетворять определенным условиям, а вы не желаете их выполнять.

– Так что же мне делать? Умирать с голоду?

– Удовлетворять условиям.

Бев пошел в паб за полпинтой горького и холодной сосиской с бесплатной горчицей. Он позвонил своему члену парламента или, точнее, его секретарю и договорился о встрече под конец рабочего дня. Сессия уже закончилась, парламент распустили на каникулы. «Мистер Протеро встретится с мистером Джонсом в своей пятичасовой «приемной».

Член парламента Дж.Р. Протеро был элегантным малым, переступившим порог среднего возраста, одетым в твид для уик-эндов за городом, но его лосьон после бритья пах агрессивно урбанистически. Он курил трубку, которой лишь с трудом не давал погаснуть, пепельница перед ним превратилась в братскую могилу потухших спичек. Выслушав историю Бева, он спросил:

– И чего вы от меня ожидаете? Что я изменю закон?

– Законы ведь меняются. Знаю, это происходит медленно. Палата общин, как меня учили, как раз то место, где противостоят несправедливым законам и продвигают справедливые.

– Вас, вероятно, учили очень и очень давно. – Он, наконец, раскурил трубку и втянул два или три раза дым. Потом трубка погасла. – Будь она неладна!

– Почему бы вам не бросить? – спросил Бев.

– Что бросить? – проницательно и с внезапным подозрением переспросил мистер Протеро.