Искусственные деньги. Как зарабатывать на предметах искусства - Валентина Мала

Теперь пришло время позаботиться о визуальном контенте. Эти два слова ворвались в наш обиход в начале 2010 года вместе с «Инстаграмом» и другими социальными сетями. Есть аккаунты, которые выглядят гармонично, и вы сразу можете понять, «про что они» или «о чем они». А бывает, что на первый взгляд вроде бы все хорошо, но нет общей идеи и нарратива. Точно так же и в искусстве. Выглядит ли коллекция целостно? Если в социальных сетях для создания визуального контента используют специальные приложения, то в искусстве проводят инвентаризации с помощью таких же специальных софтов.

Вся информация о коллекции находится в защищенном онлайн-доступе 24/7. В нее должны входить не только инвентаризационные номера и фотографии, но и детальное описание каждой работы с возможностью прикреплять дополнительные файлы (фотографии «до и после» реставрации или архивные документы с музейных выставок и публикации в каталоге-резоне). Если коллекция «путешествует», то информация, введенная в GPS, поможет отследить ее передвижение и местонахождение.

Кроме того, интернет дает нам возможность прямо с телефона оценить, как смотрится коллекция в целом. Из проверенных баз данных могу порекомендовать платформу Collectrium (www.collectrium.com). Ее основали еще в 2009 году, а в 2015-м перепродали аукциону «Кристис». По опыту, она лучше всего адаптирована под запросы коллекционеров. На втором месте по удобству и функционалу стоит Artwork Inventory (www.artworkinventory.com).

Понятие «меценат» появилось больше двух тысяч лет назад. Произошло оно от имени Гая Цильния Мецената — древнеримского общественного деятеля, можно сказать, тогдашнего «министра культуры». Он поддерживал творческих людей. С течением времени слово стало нарицательным. И сейчас, как правило, под ним понимают бескорыстного покровителя, который помогает развитию искусства и науки, жертвуя на это личные средства. Определение получилось многословным — на каком же слове сделать акцент: «бескорыстный» или «деньги»?

Три недели — именно столько мой запрос на встречу с одним из крупных бизнесменов, коллекционеров и меценатов оставался без ответа. Давайте назовем его Андреем, он слишком известен, чтобы раскрывать его имя. Нас познакомила общая знакомая. Она дала мне хорошие рекомендации и подготовила благоприятную почву для разговора. Мне Андрей был интересен по двум причинам. Во-первых, это интересный клиент, и, во-вторых, это была прекрасная возможность обсудить идеи этой книги и взглянуть на многие проблемы его глазами. Я люблю такие встречи-интервью, когда человек раскрывается в ходе беседы.

Он ответил лично (правда, очень коротко). Предложил встретиться в 10 утра у него в офисе. Но именно на это утро у меня был назначен прием у врача. В клинике попросили прийти натощак. На голодный желудок разговоры не ведутся и дела не делаются: нужен ресурс. «С доктором встречу в любом случае не получится перенести, у него аншлаг, сама ждала два месяца», — подумала я. И решила: здоровье важнее. Значит, надо переносить встречу с Андреем. Получится — прекрасно, нет — ну что же, мир не рухнет.

«Андрей, спасибо за ответ. К сожалению, в это утро мне необходимо быть на консультации у врача. Можем ли мы перенести встречу на 12–13 часов или на другой день?» Я приготовилась к долгому ожиданию ответа, но получила его уже через пять минут. «Валентина, тогда в 14 часов на обед». Так непроницаемый занавес между нами начал потихоньку исчезать.

Прикрыв рукавом белой (явно не подумала) рубашки лейкопластырь на сгибе руки, я поднялась на второй этаж итальянского ресторана. Сказала учтивому администратору имя, и он, еще больше вытянувшись, более чем услужливо проводил меня к столику. Живя в Европе, где метрдотель — это профессия и ей обучают профессионально, я отвыкла от такого «расшаркивания».

Я была готова ко встрече с суровым бизнесменом, а увидела серьезного банкира лет пятидесяти. Он явно был не в настроении. Мы поздоровались достаточно холодно, и мне сразу было объявлено: «У нас сорок минут». После французских двухчасовых бла-бла это было что-то конкретное. «Так, в 14:30 надо заканчивать, чтобы осталась еще пара минут нормально попрощаться», — наметила я себе, мельком взглянув на часы на правой руке.

Мой визави едва поднял указательный палец правой руки, и в мановение ока перед нами вырос официант. Мы быстро сделали заказ и перешли к разговору. Я передала привет от общей знакомой и рассказала о ее последних новостях.

— Валентина, я посмотрел, чем вы занимаетесь. Наши интересы находятся в разных плоскостях. Я увлекаюсь современным искусством и мне нравится самому создавать коллекцию и управлять ею. Покупаю, как правило, напрямую у художников и галерей. Мне услуги art advisor не нужны.

«Так, понятно, он коллекционер-фолловер, — тут же классифицировала я. — Значит, будем говорить с ним о книге». И как бы поправив рукой невидимые очки писателя, продолжила:

— Андрей, я пишу книгу о связи искусства и денег. А тема коллекционирования и меценатства мне близка. Видимо, благодаря профессии и жизненному опыту ко мне пришла потребность помогать. Я живу во Франции уже восемь лет, хорошо изучила европейский подход к искусству. Сейчас, уже со стороны, вижу масштаб культурной пропасти. Это не критика и не осуждение. Я понимаю, почему так произошло. Культуру коллекционирования России уничтожили, а если сказать мягче — заменили на советскую. А про меценатство я вообще не говорю. Даже нет нормального закона, как в других странах. Хотела бы с вами все это обсудить.

Его брови слегка поднялись, и я заметила перемену во взгляде. Он смотрел на меня уже не сканируя, а с интересом. Через пару секунд перевел взгляд в сторону окна, за которым шел не то снег, не то дождь. Отложив столовые приборы, Андрей начал свой рассказ.

— Покупать я начал лет двадцать назад. Было начало нулевых, деньги легко зарабатывались, и по молодости хотелось их потратить на разные «игрушки». Когда я уже накупил их достаточно, перешел на искусство. Вначале приобретал что-то, чтобы украсить квартиру, потом — дом и офис. Арт-рынок у нас тогда был дикий и провинциальный, да он, по сути, и остался таким. Только в Москве есть хоть какой-то уровень. Много чего странного продавалось и покупалось, никто даже не говорил ни о каких проверках подлинности или провенансе. Не было специалистов, как в Европе. Их и сейчас не так уж много. Классическое искусство меня никогда особо не интересовало, всегда хотел жить в настоящем. Все получилось как-то само собой. Стал знакомиться с галеристами и помогать художникам. Так и начали появляться все новые работы. И в какой-то момент я понял, что это уже можно назвать коллекцией.

— Вы сказали, что помогаете художникам. Это регулярная помощь?