Милые обманщицы. Невероятные - Сара Шепард

Она стремительно повернулась к Майе.

– Родители кардинально изменили свое отношение. Так испугались, что со мной что-то случилось, когда я сбежала с фермы дяди с тетей, что решили принять меня такой, какая я есть.

У Майи вытянулось лицо.

– Вот это да! – Она схватила Эмили за руки. – Так что там с тобой произошло у дяди с тетей? Тебя плохо приняли?

– В каком-то смысле.

Эмили закрыла глаза, рисуя в воображении суровые лица Хелен и Аллена. Потом вспомнила, как танцевала с Тристой на вечеринке. Триста сказала Эмили, что, будь она танцем, это был бы виргинский рил. Может, нужно признаться Майе в том, что у нее произошло с Тристой… а что произошло-то? Ничего. Лучше просто забыть про это.

– Долгая история.

– Потом ты мне расскажешь во всех подробностях. Теперь ведь мы можем наконец-то встречаться в открытую.

Майя запрыгала на месте и быстро глянула на табло с большими часами.

– Мне пора возвращаться, – шепнула она. – Встретимся сегодня вечером?

Эмили колебалась, сознавая, что впервые может согласиться, не думая, как обмануть родителей. Потом вспомнила.

– Не могу. Сегодня семейный ужин.

Майя расстроилась.

– Тогда завтра? Могли бы вместе пойти на вечеринку в честь Ханны.

– К-конечно, – с запинкой ответила Эмили. – Это было бы здорово.

– И… уф! У меня для тебя сюрприз. Ба-альшой. – Майя снова запрыгала, перескакивая с ноги на ногу. – Знаешь Скотта Чина? Фотографа ежегодника? Мы с ним вместе ходим на историю. Так вот, он сказал, что нас с тобой выбрали лучшей парочкой года! Здорово, да?

– Лучшей парочкой? – повторила Эмили, чувствуя, как во рту пересохло.

Майя взяла Эмили за руки и принялась их раскачивать взад-вперед.

– Завтра нас сфоткают для альбома. Классно, да?

– Да уж. – Эмили схватилась за нижний край футболки, сжала его в ладони.

Майя склонила голову набок.

– Что с тобой? Ты не рада?

– Конечно, рада. В восторге.

Только Эмили сделала глубокий вдох, собираясь подкрепить свои слова новой порцией уверений, как в кармане спортивной куртки, у самой талии, завибрировал мобильник. Вздрогнув, она вытащила его. Сердце в груди заколотилось. «Одно новое сообщение», гласила надпись на дисплее. Когда она увидела, от кого эсэмэска, ей стало совсем дурно – уже по другой причине. Не читая послания, Эмили закрыла телефон.

– Хорошие новости? – спросила Майя неестественно оживленным тоном.

– Нет. – Эмили убрала телефон в карман.

Майя перекинула жетон-пропуск из одной ладони в другую, чмокнула Эмили в щеку и неторопливо пошла из спортзала, стуча по деревянному полу каблуками высоких бежевых сапог фирмы Frye. Только Майя свернула в коридор, Эмили снова достала телефон и, глубоко вдохнув, посмотрела на дисплей.

«Привет, Эмили! Только-только узнала, что ты УЕХАЛА! Я буду скучать! Где ты живешь в Пенсильвании? Будь ты известной исторической личностью Филадельфии, кем бы ты была? Я – мужиком с упаковки «Куэйкер оутс» [74] … Он ведь считается? Может, как-нибудь навещу тебя? Целую, Триста».

В спортзале включилась система отопления. Эмили захлопнула телефон и, помедлив, вообще его отключила.

Много лет назад, прямо перед тем, как Эмили поцеловала Эли в доме ДиЛаурентисов, Эли призналась, что втайне встречается с парнем, который старше нее. Имени его она не назвала, но теперь Эмили догадывалась, что это, наверное, был Йен Томас. Взволнованная, Эли схватила Эмили за руки. «Как только подумаю о нем, сердце сжимается, будто я лечу на «русских горках», – восторженно говорила подруга. – Влюбленность – самое прекрасное чувство на свете».

Эмили застегнула куртку до подбородка. Ей тоже казалось, что она влюблена, но у нее не было такого чувства, что она летит на «русских горках». Скорее это напоминало комнату смеха, где за каждым поворотом ее ждал сюрприз, и она понятия не имела, что будет дальше.

В четверг после полудня Ханна смотрела на свое отражение в зеркале в ванной на нижнем этаже. Нанеся на заштопанный подбородок немного крем-пудры, она поморщилась. И почему швы так сильно болят? Почему доктор Гейст зашил ей лицо уродливыми черными нитками? Неужели не нашлось ниток более приятного – телесного – цвета?

Она взяла в руки свой новенький «Блэкберри» и задумалась. Сегодня, когда папа привез ее домой из больницы, телефон ждал ее на кухонном столе. На коробке «Блэкберри» лежала карточка: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ! ЛЮБЛЮ. МАМА». Теперь, когда угроза жизни дочери миновала, мама снова круглые сутки пропадала на работе, как обычно.

Вздохнув, Ханна набрала номер, указанный на обратной стороне бутылочки с крем-пудрой.

– Здравствуйте. Горячая линия Бобби Браун! – ответил ей бодрый голос.

– Это Ханна Марин, – деловито представилась Ханна, изображая из себя Анну Винтур[75]. – Я бы хотела записаться к Бобби на макияж.

– Запись клиентов осуществляет ее агент. Но, думаю, она очень занята…

– Дайте мне телефон ее агента, пожалуйста.

– Не думаю, что я вправе…

– А вы не думайте, а дайте, – воркующим голоском проговорила Ханна. – Я вас не выдам.

Девушка замялась, что-то пробормотала, но потом все же переключила Ханну на другого секретаря, который назвал ей номер с кодом 212[76]. Губной помадой она записала телефон на зеркале и повесила трубку, раздираемая противоречивыми чувствами. С одной стороны, радовало, что ей все так же удается манипулировать людьми, добиваясь желаемого. На такое способны только девчонки высшей пробы, школьные королевы. Но что, если даже Бобби не сможет ничего поделать с ее изуродованным лицом?

В дверь позвонили. Ханна наложила еще немного крем-пудры на швы и направилась в холл. Наверняка это Мона явилась, чтобы помочь ей отобрать красивых и хорошо сложенных парней для ее свиты на вечеринке. Она сказала Ханне, что хочет заказать для нее самых сексуальных моделей, которых только можно купить за деньги.

В холле Ханна на минуту остановилась у огромной керамической чаши раку[77], принадлежавшей ее маме. Вчера в больнице Лукас сказал, что Моне не следует доверять. Что он имел в виду? И еще: как она должна расценивать его поцелуй? С их последней встречи она лишь об этом и думала. Ханна ждала, что утром Лукас, как всегда, придет к ней в больницу – со стопкой журналов и кофе с молоком из «Старбакса». Но он не пришел, и она… огорчилась. А во второй половине дня, после того, как папа привез ее домой, Ханна целых три минуты не переключала канал, по которому показывали очередную серию мыльной оперы «Все мои дети»[78]. Персонажи фильма страстно целовались, и Ханна, сладостно поеживаясь, смотрела на них во все глаза, вспоминая, как целовалась сама.