Милые обманщицы. Невероятные - Сара Шепард

И ведь нельзя сказать, что Лукас ей нравится. Он вообще не ее круга. И чтобы еще раз убедить себя в этом, она спросила у Моны, когда та привезла ей одежду для выписки – облегающие джинсы Seven, укороченный жакет в клетку Moschino и футболку из супермягкой ткани, – что та думает о Лукасе. И Мона ответила:

– Лукас Битти? Да он же лузер, Хан. Всегда таким был.

Значит, решено. С Лукасом она больше не знается. И о том, что целовалась с ним, никому не скажет. Никогда.

Ханна подошла к двери. Даже через матовое стекло было заметно, как сияют белокурые волосы Моны. Открыв, девушка едва не упала от изумления, увидев за спиной Моны Спенсер. А за ней стояли Эмили и Ария. Неужели, недоумевала Ханна, она случайно пригласила их всех к себе на одно и то же время?

– Вот так сюрприз, – нервно произнесла она.

Первой в дом, протиснувшись мимо Моны, вошла Спенсер.

– Нам нужно поговорить с тобой, – заявила она.

Мона, Эмили и Ария вошли следом. Девушки расположились на мягкой кожаной мебели ирисочного цвета в гостиной Ханны точно так, как они обычно сидели там в свою бытность закадычными подругами: Спенсер заняла большое кресло в углу, Эмили и Ария устроились на диване. Мона опустилась на место Эли – в кресло-шезлонг у окна. Если не присматриваться, ее вполне можно было принять за Эли. Ханна искоса глянула на Мону, проверяя, не злится ли она, но вид у Моны был… не сердитый.

Ханна присела на оттоманку.

– М-м, так о чем нам нужно поговорить? – обратилась она к Спенсер.

Ария с Эмили тоже выглядели несколько обескураженными.

– Мы получили еще одно сообщение от «Э», когда вышли из больницы, – выпалила Спенсер.

– Спенсер, – прошипела Ханна.

Эмили с Арией разинули рты. С каких это пор они стали говорить об «Э» при посторонних?

– Все нормально, – успокоила их Спенсер. – Мона в курсе. «Э» ей тоже шлет эсэмэски.

Ханне вдруг стало дурно. Она глянула на Мону в поисках подтверждения словам Спенсер. Та сидела с серьезным лицом, плотно сжав губы.

– Не может быть, – прошептала Ханна.

– Тебе тоже? – охнула Ария.

– Сколько? – с трудом выдавила Эмили.

– Две, – призналась Мона, глядя на очертания своих худых коленей, проступающие под трикотажным платьем кирпичного цвета фирмы С&С California. – На прошлой неделе получила. Вчера, когда решилась рассказать об этом Спенсер, даже представить не могла, что вы их тоже получаете.

– Ничего не понимаю, – прошептала Ария, обводя взглядом своих одноклассниц. – Я думала, «Э» терроризирует только давних подруг Эли.

– Возможно, мы заблуждались, – промолвила Спенсер.

У Ханны свело живот.

– Спенсер рассказала тебе про внедорожник, который меня сбил?

– И о том, что за рулем сидел «Э». – Мона побледнела. – И что ты знаешь, кто такой «Э».

Спенсер закинула ногу на ногу.

– В общем, мы получили новое сообщение. Похоже, «Э» не хочет, чтобы ты вспомнила, Ханна. И, если мы будем давить на тебя, требовать, чтобы ты вспомнила, «Э» расправится и с нами.

Эмили ойкнула.

– Боже, как страшно, – прошептала Мона. Она покачивала ногой, как всегда, когда нервничала. – Нужно обратиться в полицию.

– Пожалуй, – согласилась Эмили. – Они бы нам помогли. Это уже не шутки.

– Нет! – чуть ли не взвизгнула Ария. – «Э» точно узнает. «Э»… как будто видит нас, все время.

Эмили плотно сжала губы, глядя на свои руки. Мона проглотила комок в горле.

– Да, Ария, я тебя понимаю. С тех пор, как стали приходить эти эсэмэски, мне все время кажется, что за мной наблюдают. – С испугом в широко распахнутых глазах она посмотрела на девушек. – Как знать? Может, за нами и сейчас следят.

Ханна поежилась. Ария, как безумная, принялась изучать заставленную мебелью гостиную Ханны. Эмили заглянула за кабинетный рояль, словно «Э» мог притаиться в углу. Потом зажужжал «Сайдкик» Моны. Все непроизвольно вскрикнули. Мона вытащила телефон, и кровь отлила от ее лица.

– О боже. Еще одно.

Все сгрудились вокруг Моны. На телефон ей пришла электронная открытка – поздравление с днем рождения. Под изображением радостно улыбающихся воздушных шаров и залитого белой глазурью торта – будь он настоящий, Мона его даже в рот бы не взяла – они прочитали:

У Ханны застыла кровь в жилах.

– Что за делишки? О чем говорит «Э»?

Мона побелела, как полотно.

– Ханна… послушай. Мы действительно с тобой повздорили на моем дне рождения. Но из-за ерунды. Честно. Давай просто забудем об этом.

У Ханны сердце в груди взревело, как автомобильный двигатель. Во рту мгновенно пересохло.

– После того, что с тобой случилось, я специально не стала напоминать тебе о ссоре. Сочла, что это неважно, – продолжала Мона с отчаянием в звонком голосе. – Не хотела тебя расстраивать. И я ужасно переживала из-за того, что мы тогда поругались. Особенно когда испугалась, что навсегда тебя потеряла. Я просто хотела об этом забыть. И вечеринку специально устроила, чтобы помириться с тобой. И…

Прошло несколько мучительных секунд. Включилась система отопления, и все вздрогнули. Спенсер кашлянула.

– Не ссорьтесь, девочки, – мягко сказала она. – «Э» специально сталкивает вас лбами, чтобы вы не задумывались о том, кто шлет вам эти гнусные послания.

Мона с благодарностью посмотрела на Спенсер. Ханна сгорбилась под обращенными на нее взглядами. Меньше всего ей хотелось обсуждать при свидетелях свои отношения с Моной. Она вообще сомневалась, стоит ли говорить об этом.

– Спенсер права. «Э» старается нас рассорить.

Девушки погрузились в молчание, глядя на квадратную бумажную лампу, созданную по дизайну Ногути[79], что стояла на журнальном столике. Спенсер сжала руку Моны, Эмили взяла за руку Ханну.

– Что еще было в тех эсэмэсках? – тихо спросила Ария Мону.

Мона понурилась.

– Да так, кое-что о прошлом.

Ханна рассвирепела и, чтобы сдержать гнев, уставилась на заколку в виде синей птицы в волосах Арии. Она догадывалась, чем «Э» изводил Мону: напоминал о том времени, когда Ханна с Моной еще не подружились, когда Мону все считали глупой и невоспитанной. Какие тайны из недр минувшего вытаскивал «Э»? Как Мона хвостом таскалась за Эли, стараясь во всем на нее походить? Как она была всеобщим посмешищем? Ханна с Моной никогда не обсуждали прошлое, но порой Ханне казалось, что мучительные воспоминания тянутся за ними темным шлейфом, бурлят у самой поверхности их дружбы, как подземный гейзер.