Питомник - Полина Дашкова

— То есть? — удивленно заморгал Илья Никитич.

— Ну, вам разве интересно выслушивать подробности опсихическом складе Люси Коломеец?

— Погодите, Евгения Михайловна, я все-таки не понял вопроса.Почему вы вдруг стали сомневаться, интересно ли мне? — В голосе его яснопрозвучала обида, доктор Руденко мигом почувствовала это, взяла его под руку,улыбнулась и тихо произнесла:

— Извините. Я, вероятно, просто отвыкла общаться с людьми,которые умеют слушать. Ну ладно. В таком случае, я продолжу. Поскольку Люся какбы вся на ладошке, ее эмоции обнажены, я уже во время первой нашей беседы сталаразличать, когда она говорит правду, а когда лжет. Лгать Люся не умеет, оначестно, добросовестно повторяет то, что ей внушили, и, вероятно, молчит о том,о чем ей было ведено молчать. Но самое интересное, что она повторяет не толькочужие слова, но и интонации. Например, когда она говорит: я убила тетю Лилю, унее меняется голос и выражение лица. И когда замолкает, перестает отвечать навопросы, становится как бы другим человеком, мысленно перевоплощается в того,кто ей велел молчать, причем для нее это мучительно. Я понимаю, что это нам свами ничего не дает. По Люсиному выражению лица невозможно составить словесныйпортрет убийцы.

Они уже вошли в метро. На эскалаторе Бородин стоялступенькой ниже, глядел на Евгению Михайловну снизу вверх и вдруг выпалил:

— Могу я пригласить вас гости? Она быстро взглянула на часы,пробормотала:

— Ну вот, кажется, остановились. Батарейка села. Которыйчас?

— Половина одиннадцатого, — кашлянув, ответил Бородин ипочувствовал, как краснеет, — да, я понимаю, поздно, вам завтра на работу, имне тоже.

— Конечно, завтра вставать очень рано. Спокойной ночи, ИльяНикитич, звоните, если будут вопросы. Мой поезд.

Она вбежала в закрывающиеся двери, поезд уехал, Бородинстоял и смотрел, как исчезают белые огни в черном туннеле.

В ритуальном зале Митинского крематория собралось совсемнемного народу. Несколько коллег с игрушечной фабрики во главе с секретаршейНаташей, соседи, бывшие понятые, старенькая учительница рисования, которуюслучайно удалось разыскать. Фердинанд Леопольдович Лунц успел состричь свойхилый хвостик, щетина приобрела очертания небольшой прозрачной бородки. Черныйкостюм с пиджаком без воротника и черная водолазка делали его похожим намиссионера какой-нибудь тихой неагрессивной секты. При последнем прощании ондольше других задержался у гроба, долго, пристально глядел в лицо покойной.Прежде чем положить букет из шести крупных нежно-розовых роз, он припал губамик мертвой руке и застыл на несколько секунд. Капитан Косицкий, подобравшийсяпоближе, услышал свистящий надрывный шепот:

— Все к лучшему. Лика, ты видишь, теперь ты совсем свободна.Прости меня, если можешь.

Под звуки «Реквиема» Моцарта, под тихие всхлипы Наташи ипожилой соседки, гроб медленно опустился в черноту. Дальше произошла неприятнаязаминка, поскольку следующая партия провожающих без приглашения стала наполнятьзал. Их было много, в основном крепкие мужчины в дорогих ладных костюмах слицами и затылками, типичными до тошноты. Косицкий успел узнать несколькихкрупных криминальных авторитетов, и вдруг из образовавшейся небольшой тихойсутолоки донесся отчаянный петушиный крик:

— Куда лезете, скоты?! Подождать не можете? Вон отсюда!Ненавижу! Давайте, бейте, вы это умеете! Нелюди! Мразь!

Капитан пробрался сквозь толпу и увидел, как два хмурыхбратка держат под руки извивающегося Фердинанда.

— Человек не в себе, — тихо сказал Косицкий, — Федор,пойдемте, вам надо на воздух.

Братки, не обращая на капитана никакого внимания,профессионально зажимали локти маленького бледного Фердинанда и искали кого-тоглазами. Капитан понял, что, прежде чем отпустить, им надо посоветоваться сруководством.

— Уроды! Нелюди! Даже здесь приходится видеть ваши рожи! —хрипел Фердинанд. — Не могли подождать со своим покойником? Не-ет, не могли!Как же это, вам, таким крутым, кого-то ждать? Мы для вас мусор, грязь, нетолько живые, но и мертвые!

— Ты заткнешься или нет? — вяло спросил один из братков искорчил рот, как будто сейчас сплюнет, однако сдержался, вспомнив, гденаходится.

Толпа у двери расступилась, потому что вносили роскошныйгроб, в котором плыло, утопая в цветах, молодое и весьма известное лицо,тридцатилетний лидер одной из крупнейших подмосковных группировок КутиковВалерий Иванович, по прозвищу Джамп. При виде гроба Фердинанд умолк, браткичуть ослабили хватку, капитан аккуратно перехватил крикуна и осторожно, вобход, повел вон из зала. Один из братков хотел кинуться следом, но подоспевшийсолидный седой господин с мягким профессорским лицом сказал ему что-то, покачалголовой, и браток успокоился.

В седом господине капитан Косицкий без труда узналзнаменитого предпринимателя, подозреваемого в причастности к нескольким громкимзаказным убийствам.

— Спасибо, — буркнул Фердинанд, когда они наконец оказалисьна улице, — однако не стоило беспокоиться. Я бы мог запросто справиться сам.Ну, что вы на меня так смотрите? Я, между прочим, три года занимался каратэ.Давно, в ранней юности. Но кое-что еще помню.

— Вы собирались с ними драться? — капитан едва заметноусмехнулся.

— А что? Это было бы эффектно. Впрочем, все еще впереди. Недумаю, что эти скоты все так оставят. Они найдут меня, уверен, они ничего незабывают и не прощают, — он сощурил близорукие маленькие глаза, — такое яркоесолнце, такой теплый, изумительный день, но жить дальше совершенно не хочется.

— Зачем вы это сделали? — спросил капитан. — Так, —Фердинанд пожал плечами, — сигареткой не угостите, господин капитан милиции?Свои забыл.

Они остановились, чтобы закурить. Их догнала старенькаяучительница рисования, посмотрела на Фердинанда сквозь толстые линзы, хотеласказать что-то, но раздумала, укоризненно покачала головой и засеменила дальше,к автобусу, который должен был отвезти всех на игрушечную фабрику. Тамстараниями Наташи организовали поминки.

— Недовольна старушка, — Фердинанд оскалил испорченныемелкие зубы, — искренне возмущена. Знаете, что она сейчас хотела произнести?«Молодой человек, как не стыдно устраивать скандал в таком торжественном ипечальном месте!», — он глумливо зашамкал, скорчил отвратительную гримасу,потом, как бы опомнившись, тряхнул головой. — Напрасно сдержалась, праведница.Такие эмоции следует выпускать наружу. Очень полезно для здоровья, и самоезабавное, что в глубине души она, лапонька, божий одуванчик, просто счастлива.

— Чему же счастлива? Скандалу? Или, может, смерти Лили?