Последняя ночь Клеопатры - Марина Серова

– Да, – ответила Расторгуева, – я решила… вы ведь ищете того, кто убил Лизу… вот поэтому…

Ее речь снова стала сбивчивой.

– Но как это относится к убийству вашей подруги, Екатерина Борисовна? Объясните мне ход ваших мыслей, потому что я не понимаю. Не понимаю, с какой целью вы мне все это рассказали, – добавила я.

– Но как же… Ведь этот Александр угрожал ей, по телефону звонил, около дома поджидал. Лиза мне об этом сама говорила, жаловалась, что никак она от него не может отделаться.

Я-то думала, что Екатерина наконец-то уже созрела для того, чтобы подтвердить свое присутствие в квартире Елизаветы Городенчиковой в тот вечер. А она вместо этого начала говорить о каком-то Александре, который хочет купить у нее ее дачу. Кстати, не тот ли это самый Александр с родимым пятном на лбу, с которым, по словам Галины Матвеевны, Елизавета ругалась незадолго до убийства? Ну и что из этого следует? За то, что человек отказывается продать что-либо принадлежащее ему по праву, не убивают. Ведь не олигофрен же этот Александр, надо полагать, он понимает, что, убив Елизавету, дачу он не получит, а получит реальный срок. В конце концов, можно будет выяснить координаты этого навязчивого соседа с его навязчивой просьбой-требованием – наверняка это известно Алевтине Григорьевне – и прояснить ситуацию. В общем, мне стало понятно, что своим рассказом Екатерина пытается таким образом отвести от себя подозрения. Но это же смешно, по меньшей мере, рассчитывать на то, что я куплюсь на эту ее байку.

– Ну что я могу сказать? Благодарю вас за эти сведения, но для меня, Екатерина Борисовна, сейчас гораздо более важно услышать от вас совсем другое, – сказала я.

Расторгуева с большим удивлением стала смотреть на меня. Скорее всего, она подумала, что ее номер с Александром удался и что теперь я наконец-то отстану от нее с вопросами о ее пребывании в квартире Елизаветы Городенчиковой.

– Что вы на меня так смотрите? – спросила я ее. – Мы с вами возвращаемся к тому, с чего, собственно, начали: ваш визит к Елизавете Максимовне в ночь с шестого на седьмое сентября.

Екатерина снова заметно занервничала.

– Я ведь вам уже сказала, что ввиду того, что открылись новые обстоятельства в деле об убийстве вашей подруги, мне необходимо услышать от вас, что же конкретно происходило в тот вечер на квартире Елизаветы Городенчиковой. С вашим участием, разу-меется. И хватит уже отрицать очевидное: вы были в доме Городенчиковой! Как я уже неоднократно говорила вам, имеются веские доказательства этому. Поэтому у вас два варианта: или вы все откровенно, без утайки рассказываете, или вас вызывают на процедуру опознания с участием свидетеля и дачи показаний.

Екатерина продолжала молчать. То ли она находилась в растерянности от моих слов, то ли… Мне уже все это надоело до чертиков. Сколько же можно, в конце концов! Может быть, Расторгуева думает, что я блефую? Что нет у меня никаких свидетельских показаний? Ладно, стоит, пожалуй, открыть ей некоторые сведения.

– Екатерина Борисовна, – начала я. – Соседка Елизаветы Максимовны, взглянув на вашу фотографию, опознала вас. Более того, она сказала, что в тот вечер, когда была убита Елизавета Максимовна, вы поруга-лись со своей подругой. Она слышала, как вы кричали, как вы потом вышли из квартиры Городенчиковой. А на руке у вас была кровь. Кроме того, в квартире Елизаветы Максимовны вы потеряли свою пуговицу со следами крови на ней. Уже только этих фактов, которые я вам перечислила, с лихвой хватит для того, чтобы задержать вас.

При этих словах на лице Екатерины мелькнуло отчаяние.

– Так что, Екатерина Борисовна, вы все еще раздумываете, говорить ли вам мне всю правду или нет? – спросила я.

– Хорошо, я все вам расскажу, что случилось тогда, но только, пожалуйста, Татьяна Александровна, пообещайте мне, что разговор будет конфиденциальный, что о нем больше никто не узнает, – в ее голосе появились умоляющие нотки.

Я пожала плечами:

– Вы ведь не маленькая, Екатерина Борисовна, должны понимать, что таких обе-щаний вам никто дать не может, ведь это уголовное дело. Но кого вы так боитесь, что вот уже почти целый час сидите и молчите, как партизан?

– Нашего администратора, Беллу Владимировну, – призналась Екатерина, – она такая… а у нас еще и сложная обстановка сложилась, переаттестация на носу.

– Понимаю, но в данном случае… ничего обещать не могу, – я развела руками.

– Хорошо, я все вам расскажу. Да, я была у Елизаветы в тот вечер, это правда. И то, что мы с ней ругались, тоже правда, – с трудом проговорила Расторгуева. – Но поверьте мне, пожалуйста, Татьяна Александровна, что я не убивала Лизу!

– А почему в таком случае вы мне стали говорить поначалу, что не было вас в тот вечер в квартире Городенчиковой? А на самом деле, как сейчас выяснилось, вы там были, причем почти перед самым убийством своей подруги.

– Да не могла я вам сразу об этом сказать! Вы бы тогда меня обвинили в том, что это я убила Лизу!

– Екатерина Борисовна, я никогда никого не обвиняю, предварительно не проверив и не выяснив все обстоятельства и факты. Ладно, давайте теперь рассказывайте, что произошло между вами и Городенчиковой. Кстати, это Елизавета Максимовна позвонила вам и попросила приехать к ней? Кто был инициатором этого позднего визита?

– Я, – опустив голову, тихо сказала Расторгуева.

– А зачем, позвольте спросить?

– Мне нужно было поговорить с ней, – ответила Екатерина.

– Что, разговор не терпел отлагательства? И надо было непременно встречаться в такое позднее время?

Екатерина промолчала, ничего не ответив.

– А затем вы начали драться, и в пылу борьбы вы по неосторожности убили Елизавету? – спросила я.

– Да вы что?! Что вы такое говорите?! Как вы можете бросать такое обвинение? Не убивала я ее, не убивала! Просто мы действительно крупно поругались, Лиза стала кричать: «уходи», потом толкнула меня, я налетела на какой-то торчавший штырь, даже и не знаю, откуда он там взялся, и поранила руку. Так Лиза, несмотря на то, что она видела, как я до крови разодрала руку, еще и пуговицу мне от блузки оторвала – так вцепилась в меня, когда выставляла из своей квартиры.

– А что было потом? Когда вы вышли из квартиры Елизаветы? – спросила я.

– Потом? – Екатерина пожала плечами. – Ничего. Я вышла на улицу и отправилась к себе домой.

– Ладно, – сказала я.

То, что я только что услышала от Расторгуевой, очень смахивает на правду. Ведь и Галина Матвеевна слышала, как Городенчикова кричала: «Уходи, уходи».

«Отправлюсь-ка я сейчас к Валентину Ласточкину, – подумала я, направляясь к своей «девятке». – Ведь на данный момент, кроме него, подозреваемых в убийстве Елизаветы Городенчиковой больше нет. Тем более что и мотив в данном случае убедительный – дикая, по словам Екатерины Расторгуевой, ревность. Опять же руку этот Ласточкин поднимал на свою возлюбленную. А отсюда недалеко и до убийства. Не зря же Елизавета пошла на разрыв с ним. Действительно, кому понравится ходить в лучшем случае с синяками?»