Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - К. Рехаге

– Да. Это выражение возникло тогда, во время переселенческого похода. Люди были связаны все время. И если у кого-то возникала нужда, то он вынужден был просить сопровождающего на минуту развязать себе руки.

И это еще не все.

– Некоторые считают, что любимая поза старых китайцев восходит ко временам этого похода, – продолжает она и встает передо мной, сложив руки за спиной. В Пекине, в том доме, где я снимал жилье, бабушки и дедушки часто стояли в такой позе.

– Люди не хотели забывать свою родину…

Я вспоминаю девушку, с которой летом познакомился на юге на Длинной реке. Мы стояли рядом на палубе парома, и все вокруг нас светилось зеленым: река, берег, даже судно было окрашено в зеленый. Когда я спросил у девушки, где ее родина, она засмеялась и сказала, что ее деревня совсем рядом, но из-за Большой плотины ее семья недавно переехала.

А где же ее новый дом? Она назвала место в провинции Гуандун, за тысячу километров отсюда.

– Мне очень жаль, – искренне посочувствовал я. До того я еще не встречал людей, которые переселялись.

Она лишь удивленно посмотрела на меня, пожала плечами и улыбнулась. Потом паром причалил, и она исчезла.

…Ночью мне не суждено отдохнуть. Я успел лишь смыть грязь под горячей водой и найти удобную кровать, как кто-то громкими воплями нарушил мой сон. Мне потребовалась время, чтобы осознать, что кто-то напился и зовет горничную в коридоре.

– Прислуга! – вопит он снова и снова. – Прислуга!!!

Но прислуга не приходит.

Я чувствую, как гнев закипает во мне, а ведь я совершенно не хочу нервничать. Я хочу быть спокойным и терпеливым, эдаким кротким странником. Я расстегиваю «молнию» своего спального мешка только потому, что мне вдруг стало жарко.

– Прислуга!!! – вопят под дверью.

«Еще раз, и я сожру тебя», – кротко думаю я.

– Прислу-у-у-у-уга!!!

Тишина. Я напряженно вслушиваюсь в ночь, потом нервно застегиваю «молнию». Я почти разочарован.

Однако, как оказалось, буйный гость взял паузу лишь для того, чтобы набрать побольше воздуха для нового, еще более громкого крика:

– ПРИ-СЛУ-ГА!!! – ревет он.

Секунда – и я уже около двери. Мои налитые кровью глаза сверлят тощего человечка со стеклянным взглядом, который еле стоит на ногах. Он цепляется за перила и бормочет себе под нос, а в это время молодая женщина второпях взбегает по лестнице со связкой ключей в руках – горничная наконец-то. Оба удивленно на меня смотрят, я же весь киплю от злобы.

– Разве можно так орать?! – Мне кажется, что мой голос звучит еще громче, чем его. Цепляясь за перила, он пятится назад. Горничная в ужасе. Но я еще не все высказал:

– Люди хотят спать, а ты тут орешь?!

Он поднимает руку, чтобы объяснить:

– Я э-э-э-э… ключ забыл…

– Тогда иди-ка ты… на ресепшн! Что это такое, устраивать тут такой шум?!

Горничная так удивлена, что пытается успокоить меня.

– Простите, пожалуйста, это моя вина, – лепечет она. – Но теперь все в порядке, вы можете идти в свои комнаты…

Я показываю на нарушителя и хочу еще что-то сказать, но мне ничего больше не приходит в голову. Со злобой я сжимаю пальцы в кулак. Она тем временем уже открыла ему дверь, и он вваливается внутрь с выражением невинного самодовольства. С мягким чавкающим звуком дверь захлопывается за ним на замок.

– Вы… не желаете снова лечь в постель? – Горничная смотрит на меня вопросительно.

– Да, но если он снова… – Я не заканчиваю и, бросив ей напоследок презрительное «а, все равно», ухожу. В этом есть и ее вина, почему она не пришла раньше?

И тут понимаю, что дверь моя захлопнулась, а ключ лежит не в кармане штанов, а в комнате. На столе, справа от ноутбука.

Я дергаю за ручку: конечно, дверь ни с места. Один прыжок – и я стою у перил. Я еще вижу пучок горничной, она как раз исчезает на нижнем этаже.

– Э-э-э-э… Прислуга-а-а-а! – шепчу я так громко, как умею.

– Ну, это так всегда. – Смех Джули, отдаленный на десять тысяч километров от меня, звучит в наушниках, как весенний колокольчик. Я рассказал ей историю о своем ночном крике.

– Как у тебя дела? – спрашивает она. – Ты устал? Погода хорошая?

Я оглядываюсь вокруг: все белое, и в воздухе кружится снег.

– Снова начался снег, – жалуюсь я, – и я немного устал.

– Ты замерз?

– Нет, сейчас нет. Кроме того, следующий город уже недалеко.

– Какой?

– Линьфэнь.

Я уже давно думаю над этим названием: такое чувство, что оно хочет мне что-то сказать, а я не могу понять, что именно.

– Ты не знаешь, что особенного в городе Линьфэнь?

Джули думает пару секунд:

– Там вроде добывают уголь?

Теперь я вспомнил:

– Точно! Я читал в одном немецком журнале, что Линьфэнь самый загрязненный город во всем Китае и вообще один из самых ужасных городов на Земле!

Я оглядываюсь. Это звучит невероятно здесь, в белоснежной тишине, где ослепительно чистый снег скрипит под ногами и оседает на ресницах нежными хлопьями. Я иду под снегом еще целый день. Через равномерные промежутки пути мимо меня проезжают автобусы, поднимая облака снега, и пассажиры каждый раз прилипают носами к окнам, чтобы поудивляться мне. Наверное, с их отапливаемых сидений мое времяпровождение кажется довольно странным.

А ведь я не одинок: мне встречается пожилой господин, гуляющий под голубым зонтиком среди снежных пейзажей. Он выглядит так, точно в мире нет ничего более красивого. Своими солнечными очками и кудрявыми волосами он немного напоминает Ким Чен Ира из Северной Кореи, только на его лице присутствует улыбка.

– Э-э, как далеко до следующего ресторана? – осведомляюсь я, когда между нами остается пара метров. Я не хочу, чтобы мы молча прошли мимо друг друга.

Он останавливается и показывает на улицу позади себя:

– На той стороне. Там Линьфэнь! – Его брови довольно танцуют поверх солнечных очков вверх и вниз. – Уже недалеко: от силы еще пара ли.

Брюки, рубашка, легкая куртка – его одежда не похожа на одежду странника. В руке у него красная матерчатая сумка и деревянный предмет, наподобие решетки, назначение которого мне не совсем понятно. Я замечаю, что и зонтик у него не совсем простой – это прекрасный, оплетенный золотом зонтик от солнца, такой, какой дамы в Азии любят брать с собой на летние прогулки, чтобы сберечь благородную белизну своей кожи.

– Большое спасибо, – говорю я, потому что не могу придумать ничего лучше, и он отвечает не менее вежливо: