Дикие лошади. У любой истории есть начало - Джаннетт Уоллс

Джинсы Levi’s мы вообще не стирали. От стирки джинсы садились и ткань изнашивалась. Мы носили их до тех пор, пока они не становились блестящими от грязи, навоза, слюны животных, жира, масла, смазки для колес и бекона, а потом носили еще некоторое время. В конце концов, Levi’s пропитывались грязью настолько, что они уже не могли стать грязнее. Когда доходило до того, что тебе начинало казаться, что джинсы изготовлены из непромокаемого брезента, который к тому же защищает от колючек и шипов, тогда я понимала, что мы их победили, как необъезженную лошадь. Когда Levi’s выдерживаются, как хороший бурбон или копченая ветчина, тогда ковбой не отдаст свои джинсы в стирку даже за деньги.

Мое обеденное меню было простым. Я не делала никаких суфле, муссов, соусов, ничего не фаршировала, как могли бы делать домохозяйки на востоке страны. Я готовила еду. Очень часто на гарнир были бобы. У нас в кухне на плите всегда стояла кастрюля с бобами, которой нам могло хватить на несколько дней: от двух до пяти — в зависимости от количества ковбоев, которые работали на ранчо. Рецепт приготовления был тоже самый простой — варим до готовности, соль по вкусу. Больше всего в бобах мне нравилось то, что, если добавлять в кастрюлю воды, бобы невозможно переварить.

Когда мы не ели бобы, мы ели стейки. Рецепт приготовления тоже был элементарным: поджариваем с обеих сторон, соль по вкусу. Гарниром к стейку обычно шла вареная картошка в мундире, соль по вкусу. На третье мы обычно ели консервированные персики в сиропе. В том, что я готовила, не наблюдалось особого разнообразия, однако продукты были качественные, и еды было всегда достаточно. «Без сюрпризов, — так обычно говорила я о своей еде ковбоям, — но и без разочарований».

Однажды, когда у меня осталось лишнее молоко и я не хотела, чтобы оно пропало плюс почувствовала в себе некоторые кулинарные амбиции, я сделала творог точно так же, как в свое время делала моя мама. Я прокипятила прокисшее молоко и положила в ткань из разрезанного мешка из-под сахара, после чего подвесила, чтобы стекла сыворотка. На следующий день я посолила творог, положила в тарелку и выставила на стол во время ужина. Семье так понравился творог, что он исчез меньше чем за минуту. Я не поверила своим глазам — столько работы, а съедают в момент.

«Просто потеря времени и ничего больше, — заявила я. — Больше такой ошибки я никогда не сделаю».

Роз-Мари посмотрела на меня с укоризной.

«Это тебе урок на будущее, дорогая», — сказала я ей.

Джим никогда не поднимал руку на Роз-Мари и никогда ее не наказывал, поэтому, когда они вернулись с ранчо после починки ограждения, дочь оказалась еще более непослушной, чем обычно. Несмотря на то что Роз-Мари была еще маленькой девочкой, я видела, что мы со временем будем очень разными. Я решила, что настала пора ее учить. Я хотела научить ее чтению и счету. А еще я хотела вложить в ее голову понимание того, что в мире таится много опасностей, жизнь непредсказуема, поэтому, чтобы выжить, надо быть умным, сосредоточенным и решительным. Человек должен быть готов много работать, не сдаваться перед трудностями и терпеть невзгоды. Очень многие люди со светлой головой и красотой не преуспевали в жизни потому, что не умели работать.

Когда Роз-Мари исполнилось три года, я начала учить ее цифрам. Если она просила меня налить стакан молока, я просила ее сказать мне по буквам слово «молоко». Я пыталась заставить ее понять, что все события — от смерти Босси до творога — надо воспринимать в качестве урока, который дает тебе жизнь. Роз-Мари была очень умненькой девочкой, но математика и правописание давались ей с трудом, отвечать на вопросы ей скоро становилось скучно, и она не любила помогать по хозяйству. Джим предупреждал, чтобы я не переусердствовала, потому что ребенку всего лишь четыре года. Но когда мне самой было четыре года, я уже сама собирала яйца и занималась младшей сестрой. Я считала, что Роз-Мари должна стать более собранной, и если мы ей не привьем это качество с раннего возраста, неорганизованность может стать частью ее характера.

«Перестань, — говорил Джим, — она повзрослеет, и это исчезнет. А если не исчезнет, то такой она является от природы, а это уже не изменишь».

«Это наша ответственность, и мы должны заниматься ее образованием и воспитанием, — ответила я. — Я учила безграмотных мексиканских детей читать и писать. Значит, я в состоянии научить и свою дочь».

Роз-Мари постоянно попадала в опасные ситуации. Казалось, она, как магнит, их к себе притягивает. Она то и дело падала в овраги и срывалась с деревьев. Она неизменно пыталась забраться на самую строптивую лошадь. Она любила ловить змей и скорпионов, держать их в стеклянных банках, после чего начинала переживать о том, что им скучно, и отпускала на волю.

В октябре перед Хеллоуином мы купили в Селигмане большую тыкву и вырезали из нее фонарь. Роз-Мари надела на Хеллоуин старое шелковое платье, которое нашла в чемодане в сарае. Она рассматривала, как огонь свечи в тыкве просвечивает через отверстия и создает узоры на ткани платья. Мы с Джимом не обращали на нее внимания, занимаясь своими делами. Роз-Мари слишком близко поднесла ткань к огню свечи, и платье на ней вспыхнуло.

Она закричала, а Джим схватил лошадиную попону и быстро укутал в нее Роз-Мари, чтобы потушить огонь. Все это произошло за считаные секунды. Мы отнесли ее в спальню, Джим уговаривал Роз-Мари успокоиться, а я снимала с нее остатки шелкового платья. У Роз-Мари сильно обгорел живот, но ожог не был серьезным. До ближайшей больницы надо было ехать два часа, и кроме всего прочего, у меня не было желания платить врачам, поэтому я смазала ей живот вазелином, которым мы лечили самые разные напасти: раздражения кожи и нарывы, и перебинтовала. Закончив все это, я посмотрела Роз-Мари в глаза и с укоризной покачала головой.

«Мам, ты на меня злишься?» — спросила она.

«Не так сильно, как следовало бы», — ответила я. Я не была сторонником сюсюканья с детьми, когда они себя поранили. Бесполезно кудахтать и причитать, главное — чтобы ребенок понял, что совершил ошибку, и больше ее не повторял. «Я не знала никакой другой девочки, к которой несчастья просто липнут. Я надеюсь, что ты запомнила этот урок и понимаешь, что может случиться, когда играешь с огнем».

Надо отдать должное, что Роз-Мари была смелой девочкой, я смягчилась и добавила:

«С моим младшим братом Бастером однажды случилось то же самое. И с моим дедушкой. Так что, наверное, это у нас семейное».

В нашу первую зиму на ранчо мы с Джимом за 50 долларов купили радио, по каталогу компании-ритейлера Montgomery Ward. Ковбои помогли повесить длинную антенну приемника между двумя кедрами перед домом. «Вот и двадцатый век пришел в округ Явапай», — заметила я Джиму.

У нас не было электричества, поэтому радио работало от двух тяжелых батарей, каждая из которых весила около трех килограммов, за которые мы заплатили еще сто долларов. Когда батареи были свежими, мы ловили радиостанции из Европы, вещающие на французском и немецком языках. В то время к власти в Германии пришел Гитлер, и в Испании шла гражданская война, но нас не интересовало то, что происходит в Европе. Мы потратили уйму денег, чтобы слушать прогноз погоды, который для нас был гораздо важнее того, что задумывают нацисты.