Вот я - Джонатан Сафран Фоер

Джейкоб открыл рот, не зная, что сейчас произнесет. Он хотел вернуть все, что она ему вывалила: ее истерики, ее противоречия, слабость, лицемерие и злобность. Еще он хотел признать, что все сказанное Джулией правда, но дать поправку на обстоятельства — не во всем виноват он. Он хотел одной рукой вести кладку, а второй обрушивать на нее кувалду.

Но вместо его голоса прозвучал голос Бенджи:

— Вы где?! Кто-нибудь!!

Джулия громко рассмеялась.

— Чего ты смеешься?

— Мой смех ничего общего не имеет с тем, что будто бы не все потеряно.

Это был нервный смех протеста. Темный смех предвидения конца. Благоговейный смех зашоренности.

Бенджи снова позвал в микрофон монитора:

— Кто-нибудь! Кто-нибудь!

Они замолчали.

Джулия поискала в темноте глаза мужа, чтобы поискать в них.

— Кто-нибудь!

Когда Джейкоб спустился, успокоив Бенджи, Джулия уже заснула. Или безупречно изображала сон. Джейкобу не спалось. Читать не хотелось — ни книгу, ни журнал, ни даже блог о недвижимости. Телевизор смотреть — тоже. Писать не получится. Мастурбировать тоже. Ни одно занятие не привлекало, все показалось бы постановкой, притворством.

Он отправился в комнату Сэма, надеясь, что созерцание его спящего первого ребенка подарит несколько мгновений душевного покоя. Зыбкий свет выполз из-под двери в коридор, затем втянулся обратно: волны цифрового океана по ту сторону. Сэм, всегда бдительно оберегавший свою территорию, услышал тяжелые шаги отца.

— Пап?

— Один и без оружия.

— Ага. Ты там стоишь? Тебе что-то нужно?

— Можно войти?

Не дожидаясь ответа, Джейкоб отворил дверь.

— Риторический вопрос? — спросил Сэм, не отводя глаз от экрана.

— Чем занимаешься?

— Смотрю телик.

— У тебя нет телика.

— На компе.

— Ну так разве ты не компьютер смотришь?

— Конечно.

— И что идет?

— Да все.

— А что ты смотришь?

— Ничего.

— Найдешь секунду?

— Да: один…

— Это был риторический вопрос.

— А…

— Как дела?

— Это мы разговариваем?

— Ну, я начинаю.

— Все нормально.

— Классно, когда все нормально?

— Что?

— Не знаю. Кажется, я где-то такое слышал. В общем… Сэм…

— Единственный и костлявый[10].

— Зачет. Короче говоря, вот что. Извини, что гружу. Но… Эта ситуация утром в Еврейской школе…

— Я этого не писал.

— Ага. Вот так.

— Ты мне не веришь?

— Тут дело даже не в этом.

— Нет, в этом.

— Было бы значительно легче все это разгрести, если бы ты предложил другое объяснение.

— Но его нет.

— Этот набор слов, в принципе, вообще ерунда. Между нами, меня бы вообще не волновало, если бы это ты написал.

— Я не писал.

— Кроме слова на "н".

Сэм наконец перевел глаза на отца.

— Что, развод?

— Что?

— А, ничего.

— К чему ты это сказал?

— Я не говорил.

— Ты про нас с мамой?

— Не знаю. Я даже себя не слышал за руганью и звоном стекла.

— Сегодня? Нет, то, что ты слышал…

— Все в порядке. Мама заходила, и мы поговорили.

Джейкоб бросил взгляд на экранчик на мониторе компьютера. И подумал о том, что Ги де Мопассан ежедневно обедал в ресторане Эйфелевой башни, потому что это было единственное место во всем Париже, откуда ее не видно. "Нэтс" играют с "Доджерс", дополнительные иннинги. В неожиданном приливе возбуждения Джейкоб хлопнул в ладони.

— Пошли завтра на игру!

— Что?

— Оторвемся! Можем прийти пораньше на разминку. Объедимся всяким дерьмом.

— Объедимся дерьмом?

— Ну, вредной едой.

— А почему бы мне не посмотреть здесь?

— Но у меня обалденная идея!

— Да?

— Нет?

— У меня футбол, и музыка, и подготовка к бар-мицве, ну если она еще будет, не дай бог.

— Я могу тебя освободить от этого.

— От моей жизни?

— Боюсь, я мог только привести тебя в нее.

— И они играют в Лос-Анджелесе.

— Точно, — сказал Джейкоб и добавил тише: — Как же я не сообразил.

Это тихое замечание заставило Сэма подумать, не обидел ли он отца. В нем шевельнулось чувство, которое в предстоящем году он будет испытывать, — хотя и понимая, что это полная глупость, чем дальше, тем чаще и острее, — что, может быть, в происходящем есть хоть и ничтожная, но и его вина.

— Доиграем партию?

— Не.

— Как у тебя с деньгами?

— Все ОК.

— И эта история в Еврейской школе. Очевидно ведь, она не из-за дедушки, да?

— Если только он заодно не дедушка того, кто это написал.

— Я так и думал. В любом случае.

— Пап, Билли черная, как я могу быть расистом?

— Билли?

— Девочка, в которую я влюблен.

— У тебя есть девочка?

— Нет.

— Тогда я не понял.

— Это девочка, в которую я влюблен.

— Ага. И ты сказал Билли? Значит, это девочка, так?

— Да. И она черная. И как бы я мог быть расистом?

— Я не уверен, что тут вполне работает логика.

— Работает.

— Ты знаешь, кто подчеркивает, что среди его лучших друзей есть черные? Тот, кому не по душе чернокожие.

— Из моих лучших друзей ни один не черный.

— И ты как знаешь, но я считаю, что предпочтительнее их обозначать афроамериканцы.

— Обозначать?

— Прсто термин.

— Надо ли парню, влюбленному в черную девушку, использовать термины?