Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны - Леонид Млечин

Владимир Оскарович Каппель окончил Первую мировую подполковником. Вступил было в Красную армию, но перешел к белым. Стал служить Колчаку, получил погоны генерал-лейтенанта. Когда колчаковская армия развалилась, в январе 1920 года, он командовал войсками, отступавшими от Омска к Иркутску. Генерал распустил всех, кто сомневался в успехе, и остался только с непримиримыми врагами советской власти. Его преследовали неудачи. Неся большие потери, страдая от эпидемии тифа, армия уходила от красных по льду реки Кан. Мерзли и голодали.

Несмотря на сильные морозы, лед был тонким. Во время Сибирского Ледяного похода генерал провалился в полынью. Он отморозил ноги, к этому прибавилось воспаление легких. Началась гангрена. Ему отрезали часть ступни на одной ноге и несколько пальцев на другой, но спасти жизнь не удалось.

25 января Каппель приказал своему подчиненному — командующему 2-й армией генерал-майору Сергею Николаевичу Войцеховскому: «Ввиду моей болезни предписываю Вам вступить в командование армиями Восточного фронта с оставлением обязанностей командарма 2».

26 января Каппель умер от воспаления легких.

Генерал Войцеховский потребовал выдать ему Колчака и его золото.

Большевики опасались, что белые освободят адмирала, и тогда Гражданская война возобновится. 23 января командир 30-й стрелковой дивизии Альберт Янович Лапин телеграфировал в Иркутский ревком: «Приказываю с получением сего немедленно в присутствии всего революционного комитета привести в исполнение смертный приговор через расстреляние над объявленным вне закона самозваным Верховным правителем адмиралом Колчаком».

Иван Смирнов, член Реввоенсовета 5-й армии и председатель Сибирского ревкома, по прямому проводу приказал Лапину отменить приказ:

— Во-первых, вы недооцениваете значения Колчака в международных отношениях. Для нас он был заложником. Во-вторых, вы берете на себя решение вопроса, на который не имеете полномочий. Колчака необходимо убрать лишь тогда, когда не будет никакой возможности сохранить.

Впоследствии Смирнов доложит в Москву, что он отдал приказ расстрелять Колчака и Пепеляева. В реальности постановление о расстреле принял 7 февраля Иркутский военно-революционный комитет, напуганный появлением белых войск: «Лучше казнить двух преступников, достойных смерти, чем сотни невинных жертв».

Расстрельная команда вошла в камеру к Колчаку. Он был в шубе и шапке. В камере было очень холодно. Председатель Иркутского ревкома Александр Александрович Ширямов прочитал ему постановление о казни. Он поразился:

— Как? Без решения суда?

В Иркутске на берегу Ангары стоит памятник на том месте, где, как считается, расстреляли адмирала. Но скорее всего никуда его не водили. Колчаковские войска находились совсем рядом. В любую минуту могли появиться под стенами тюрьмы. Так что расстреляли Колчака с Пепеляевым прямо во дворе…

Полнолуние. Морозная ночь. Построили взвод, винтовки наперевес. Комендант города приказал:

— По врагам революции, пли!

Тела Колчака и Пепеляева на санках доставили туда, где речка Ушаковка впадает в Ангару, и спустили под лед. Это произошло примерно в пять утра 7 февраля. Точно установить уже не представляется возможным.

Белое движение в Сибири потерпело полное поражение. Политическая карьера Колчака уместилась в полтора года. У него были все шансы победить. Но и Колчак, и его генералы сделали ставку на тех, кто компрометировал Белое движение, и оттолкнули тех, кто мог быть союзником.

Колчак не любил ни демократию, ни парламент, ни законы. Отвергал компромиссы.

— Что такое демократия? — пренебрежительно говорил адмирал. — Это развращенная народная масса, желающая власти. Власть не может принадлежать массам. Решение двух людей всегда хуже единоличного.

Установление диктатуры Колчака привело к централизации антибольшевистских сил, созданию единого командования. Но исчезли плюрализм, осознанное объединение различных сил, что в реальности сильнее военной диктатуры.

Адмирал полагал, что деспотия, диктатура — лучшая власть. И сам всем управлял единолично. Но диктатура оказалась негодным средством в борьбе с большевизмом. Более слабая диктатура не могла одолеть более сильную. Утратив народную поддержку, он лишился власти. И жизнь потерял оттого, что люди, к которым он попал в руки, точно так же не любили ни демократию, ни парламент, ни законы…

Одна дама из знатной дворянской семьи вспоминала, как в Чите оказалась в резиденции хозяина города атамана Григория Михайловича Семенова. Перед входом в бывший губернаторский дом с одной стороны на цепи сидел медведь, а с другой — орел. Эта азиатская экзотика — вполне в духе того, что творилось в Забайкалье в годы семеновщины.

Во время разговора с Семеновым внезапно появилась молодая, хорошенькая женщина. Это была «атаманша» Мария Михайловна — Маша. Она пела в ресторане в одном из сибирских городов. Особым успехом в ее исполнении пользовалась песня «Ах, шарабан мой…». Ресторан, естественно, посещали в основном офицеры, среди них и Семенов. Однажды, услышав, что из-за недостатка средств отряды уссурийского казачества надо распустить, Маша собрала все свои драгоценности в платочек, завязала и пришла к Семенову. И подарила ему в качестве пожертвования.

Сердце атамана было покорено. С этого времени в истории семеновского движения наступил перелом; со всех сторон потекли деньги. Григорий Михайлович, будучи весьма суеверным, не сомневался, что этим он обязан Маше.

Атаман Семенов любил показывать гостям шапку из ценного меха, которую ему подарили монголы. И говорил:

— Этот мех спасает жизнь! Вот в меня бомбу бросили, а я живой остался.

Вечером 20 декабря 1918 года в Мариинском театре Читы давали мелодраму «Пупсик». Прямо во время спектакля в ложу Семенова бросили две самодельные бомбы. Но он был всего лишь легко ранен в левую ногу.

Выяснилось, что убить Семенова пытались эсеры-максималисты. Боевую группу возглавлял Иван Григорьев и трое его единомышленников. Из театра они сумели скрыться. После неудачного покушения семеновская контрразведка устроила в Чите облаву. Хватали причастных и непричастных. Казнили за то, что кто-то посмел поднять руку на атамана.

Когда-то о нем слагались стихи и песни:

На Руси святой, родимой

Все окутал злой туман.

На востоке вождь единый,

То Семенов-атаман.

Мир немало удивился —

Нам с востока луч блеснул,

В Забайкалье объявился

То Семенов-есаул.

И на страх всем лиходеям

Рать казачью собирал,

А изменникам-злодеям

Он пощады не давал.

С ним с востока и до Польши

Уничтожим мы врагов,

Увеличим еще больше

Честь и славу казаков.