Уроки влюбленного лорда - Мишель Маркос

Ее дыхание участилось, и тогда он добавил ей новое ощущение, применив дополнительно палец. От удовольствия Шона чуть не лишилась чувств. Сочетание ощущений вознесло ее на новые высоты опьянения. Тогда к первому пальцу присоединился второй, и она узнала, что значит быть с мужчиной. И показал ей это Коналл Макьюэн. Ее тотчас захлестнули горячие волны удовольствия.

Повинуясь спазмам, она выгнула спину, вцепившись в его густые волнистые волосы.

Поднимаясь с колен, Коналл от боли вскрикнул.

Шона, задыхаясь от нехватки воздуха, уставилась на него удивленными глазами. Все еще ослепленная туманом страсти, она смогла издать лишь один звук:

— А?

— Ты окажешь мне большую услугу, если разожмешь руки и отпустишь мои волосы.

— О, — выдохнула она и отпустила его. — Прости.

Он улыбнулся:

— Теперь ты довольна?

Она кивнула. Он нежно расправил ее платье и сел рядом на стол.

— Ты просто восхитительна на вкус.

Шона слабо улыбнулась.

— Это было… я чувствую… — Она судорожно сглотнула. — Мне очень понравилось.

Он хмыкнул:

— Хорошо. Если будешь умницей, я, возможно, устрою тебе представление получше.

— Что ты под этим подразумеваешь?

Коналл надел сюртук.

— Знаешь… поскольку ты любишь всякие грубые слова, я доставлю тебе радость самой придумать для этого название.

Хотя ее голова все еще пребывала в тумане наслаждения, Шона сожалела, что он не получил удовлетворения.

— А как же ты? Как мне доставить тебе ответное удовольствие?

Коналл повязал на шею галстук.

— Буду счастлив преподать тебе этот урок в другой день. Без спешки, потому что хочу научить тебя должным образом. Моя ученица.

Ученица. Учиться этому Шона ничуть не возражала. Ликуя при мысли, что ее ждет еще одна такая встреча, она поправила платье. Возможно, они еще придут в это караульное помещение, которое стало для нее самым любимым местом во всем поместье.

— Повернись‑ка, — скомандовал Коналл.

Шона встала и повернулась к нему спиной. Он затянул ее шнуровку.

— Ненавижу секретность. При первой же возможности хочу сделать эти отношения официальными.

Шону наполнило счастье. Несмотря на свое неправедное стремление женить на себе Коналла, чтобы получить свободу, она вдруг поняла, что если он сделает ей предложение, она никогда его не оставит.

Шона повернулась к нему.

— Я без ума от тебя, Коналл Макьюэн, — прошептала она.

— А я от тебя, Шона Макаслан.

* * *

Коляска Хораса Хартоппа катила по крутым дорогам гористой местности Северного нагорья. Увольнение с должности управляющего Коналла Макьюэна уязвило его гордость. С подобным пренебрежением он столкнулся впервые. Утешало его лишь то, что Макьюэн рано или поздно пожалеет о своем поступке.

Хартопп выглянул из окошка кареты. Это изнурительное путешествие длилось уже три дня. Последние три дня его путь пролегал по владениям Маккалоха. Дункан Маккалох был одним из влиятельнейших людей Шотландии и черпал свое богатство из бесчисленных акров и деревень, которыми владел по всей стране. Он обладал неутолимой жаждой земли и, когда видел что‑то, что воспламеняло его желание, без устали следовал за целью, пока не добивался желаемого.

Каменистая дорога, на которой подскакивали и без того разболтанные колеса кареты, принадлежала Маккалоху, и Хартопп проклинал каждый ее ярд. Но дело обещало быть выгодным, и он хотел доставить новость Дункану Маккалоху лично. Пока кто‑то другой не обнаружил сокровище, найденное им в Балленкриффе.

Замок Рам‑Дройгион стоял на высоком холме в окружении густых лесов с одной стороны и зеленых пастбищ с другой. Хартопп проехал мимо стада длиннорогих шотландских парнокопытных, чья густая лохматая шерсть скрывала их любопытные глаза. В конце путешествия Хартоппа ждала крепость, построенная четыре сотни лет назад и все еще обнесенная толстыми каменными стенами, внутри которых были разбросаны строения меньших размеров. Здесь все напоминало о воинах‑горцах прошлых веков, которые собирались тут перед сражением.

Когда Хартопп спешился, к нему подошел поздороваться человек в килте.

— Добрый день, сэр.

Лицо мужчины украшала длинная борода с проседью.

— Добрый день. Меня зовут Хорас Хартопп. Я приехал увидеться с Дунканом Маккалохом.

— У вас назначена встреча, сэр?

— Нет. Но я думаю, лорд будет очень рад той новости, которую я ему привез.

Человек почесал щеку.

— Я скажу ему. Подождите в зале, пожалуйста.

Замок Рам‑Дройгион производил снаружи обманчивое впечатление. Старинные стены не вязались с роскошью изысканного интерьера. Хартоппа проводили в большой зал с мраморными полами и покрытыми резьбой стенами. На стене над камином возвышалось нечто, казавшееся с первого взгляда скульптурой в виде солнца с расходящимися лучами, но при ближайшем рассмотрении Хартопп разглядел, что это стояли расставленные по кругу мушкеты. На противоположной стене над аркой алькова веером расходились копья, мечи и стрелы, напоминая распущенный хвост воинственного павлина.

Не прошло и нескольких минут, как из комнаты за поворотом темной деревянной лестницы вышел мужчина лет пятидесяти. На нем был килт из знакомого тартана, к которому Хартопп за время путешествия уже привык, поскольку многие люди в этих местах носили такую же клетку. За ним шел его более молодой двойник, красивый молодой человек, раза в два моложе отца, с такими же каштановыми волосами и синими глазами. Оба отличались значительным ростом, что являлось характерной чертой местных горцев. На всякий случай оба имели при себе лук со стрелами и длинный мушкет на могучих плечах.

— Кто вы такой, черт подери? — спросил тот, что постарше.

— Мы не знакомы, милорд, — сказал Хартопп, вежливо кланяясь. — Меня зовут Хорас Хартопп. Я служил управляющим у одного землевладельца на Шотландской низменности.

— Большой путь вы проделали.

— Да. И утомительный. Но я торопился встретиться с вами, потому что, как мне кажется, нашел неуловимое сокровище, которое вы искали почти десять лет.

Человек явно был заинтригован, хотя выражение его лица не изменилось.

— И что же это?

Хартопп улыбнулся:

— Девчонки Макаслан.

Дункан Маккалох был чрезвычайно хитрым человеком. Внешне сердечный и открытый, он тщательно подбирал слова, чтобы добиться желаемой реакции, и за каждым его жестом гостеприимства и рукопожатием скрывался определенный мотив. Наверно, поэтому, рассуждал Хартопп, ему удалось стяжать столь огромное богатство без особого противодействия — по крайней мере со стороны тех, кто осмеливался об этом заикнуться.