День Праха - Жан-Кристоф Гранже

Пронесся новый слух: жандармы открыли одежные кабинки сезонников и сфотографировали всю обнаруженную там обувь. Это было похоже на анекдот, но Ивана сразу поняла, чем дело пахнет: наверно, «заговорили» следы крови на подошвах. Значит, их обнаружили — и тем самым подтвердилась шаткая гипотеза о схватке, которая завершилась трагедией. Ивана почувствовала себя совсем скверно. Нервозность мешала ей забыть об усталости, а близость синих мундиров вызывала двойственные чувства. Ей захотелось все бросить, подойти к жандармам, нацепить свой бейдж и перейти от виноградных гроздьев на другую сторону фронта.

И тут примерно в сотне метров от нее появился Ньеман — как в театре, между двумя виноградными завесами. Даже отсюда было видно, что майор в своем репертуаре — в ярости. Он орал, бранился, размахивал руками, словно загребая ветер. Ивана подалась вперед, стараясь разобрать его слова. No way[70]. Порывы ветра все время относили их вдаль.

Ивана еще раз взглянула на него снизу, присев на корточки; от внезапного прилива нежности у нее сжалось горло. Ньеман был на голову выше своих людей и на две — выше виноградных лоз. Учительские очки и стрижка легионера придавали ему сходство со слегка тронутым военным инструктором… Ивану била дрожь, по ее щекам катились слезы — от слабости, или от холода, или от страха за Марселя… Она вдруг заметила, что сезонники озираются по сторонам. Они явно кого-то искали. И произносили его имя. Даже анабаптисты и те проявляли интерес к происходящему…

Это лихорадочное ожидание захватило саму Ивану; она как зачарованная смотрела на происходящее. Золотистые грозди, сборщики в черно-белых одеждах, жандармы в синем, и пусть победит сильнейший… Ее пронзило одно воспоминание, и она снова ощутила в крови глухое возбуждение детских лет, которое охватывало ее при виде моря, когда она подъезжала на автобусе, вместе с товарищами по летнему лагерю, к пляжу Приморской Шаранты.

Это было щекочущее нетерпение, глухое и вместе с тем таившее в себе электрический разряд.

Через несколько секунд — она была в этом уверена — произойдет важнейшее событие…

Поль Парид, сорок два года, нанят 2 ноября 2019.

Уличен по отпечатку кроссовок «Nike Shox R4»[71].

По дороге в Обитель Ньеман сделал несколько звонков, чтобы идентифицировать эту обувку. Следы подошв не оставляли сомнений: это была модель 2000 года, снова вошедшая в моду на «Planet footwear»[72] (как выразился закупщик, с которым он связался).

Жандармы взломали одежные шкафчики сезонников. Ньеман мог бы потребовать у рабочих ключи, но предпочел не церемониться и доставить себе одну из жалких радостей простого копа — крушить все подряд именем Республики, ни у кого не спрашивая дозволения.

Единственная уступка анабаптистам выразилась в том, что жандармы оставили оружие в фургоне. Один только Ньеман вышел оттуда с «глоком» на поясе. Все-таки парадом командовал он.

Затем они бросились к винограднику. Нужно было захватить Парида врасплох и тихо, без шума, посадить его в машину. Ньеман отдал распоряжения: по одному жандарму на каждый ряд, идти не торопясь и проверять документы у каждого сезонника. Не кричать, не грубить. Обыкновенная проверка документов…

Однако несчастье уже свершилось: если Поль Парид еще не понял, что он является объектом операции, значит он слеп и глух или давно уже собрал вещички и был таков.

Вопреки тому, что думал Ньеман, Посланники не слишком строго проверяли документы сезонных рабочих. Те могли уйти в любое время или назвать вымышленное имя при найме. Таким образом, когда Деснос изучила все удостоверения, выяснилось, что никакого Поля Парида в этом районе нет и не было. Единственные обладатели этого имени давно умерли и были похоронены — один в окрестностях Вигана, департамент Гард, другой в Анжере, департамент Мен-э-Луар. Это доказывало, по крайней мере, тот факт, что их «клиент» был не в ладах с законом…

Все произошло так быстро, что никто и опомниться не успел.

В ближайшем ряду справа от Ньемана (который стоял на боковой дорожке) один из сезонников вдруг рванулся с места, оттолкнул жандарма, который спросил у него документ, и стремглав помчался между рядами лоз, перепрыгивая через корзины, стоявшие на земле… Жандарм кинулся за ним, но споткнулся и упал. Вскочив, он тут же налетел на одну из сезонниц. Тем временем беглец бросился наискосок и попал на делянку, где собирали урожай Посланники. Но на них надежда была слабая: они не стали бы задерживать подозреваемого или принимать еще какие-то меры.

Ньеман не раздумывая кинулся за ним следом, выхватив на бегу револьвер. Парид уже добежал до середины другой делянки и был всего в нескольких сотнях метров от следующей. А за ней начинался подлесок, в котором он мог скрыться.

Майор хотел было выстрелить в воздух, но тут же представил себе последствия: очередное осквернение священного пространства Обители, нарушение правил, попрание устоев веры Посланников… Позади он слышал топот жандармов, также кинувшихся в погоню за беглецом.

Сам не зная почему, он замедлил бег и гаркнул:

— Стоять!

Его люди остановились. В их взглядах читалась одна и та же мысль: «Он совсем спятил, этот парижанин!»

А Ньеман побежал дальше, мельком увидев слева от себя других парней, спешивших ему на подмогу, хотя им мешали разом и сезонники, и ряды лоз, и траншеи…

Беглец уже скрылся в соседнем винограднике. Ньеман ворвался туда следом за ним, но его скорость была куда ниже. Легкие горели огнем, о горле и говорить нечего. Что же касается ног, то он боялся, что его мышцы вот-вот порвутся и остановят его на всем бегу.

— Дорогу! — взревел он. — Дайте дорогу, черт возьми!

Посланники расступались, их невозмутимые или тупые лица ясно говорили, что они не намерены вмешиваться, а может быть, втайне и радуются отставанию задохнувшегося майора…

Ньеман попытался набрать скорость, но он уже был на пределе. Еще усилие — и сердце не выдержит, тогда его ждет либо приступ, либо обморок.

Это было как в дурном сне: чем быстрее он мчался, тем больше отставал от беглеца.

Но случилось чудо.

Тот упал, причем падение было жестким. Одна из сезонниц, более сообразительная, чем другие, сделала ему подножку и повалила на всем бегу.

Мало того, она схватила его левую руку, заломила ему за спину и теперь удерживала в таком положении, налегая на него всем телом. Классический прием waki gatame[73] — ручной захват, известный всем любителям дзюдо.