День Праха - Жан-Кристоф Гранже

— Но сначала требуется их реконструировать, а…

— Так могли бы или нет?

— Без проблем.

Ньеман еще не получил сообщений от Иваны, но ничуть не сомневался в том, что его помощница разыщет обломки фресок.

— Ну и что вы об этом думаете? — спросил он, возвращаясь к образам на экранах компьютеров.

— Потрясающе! — прошептал Лехман тоном изумленного космонавта-одиночки, который, сидя в своем корабле, обнаружил обитаемую планету. — Такой шанс выпадает…

— Я имею в виду стиль этих фресок. Вы можете их датировать?

Лехман скрестил руки, потом схватился за подбородок слегка наигранным жестом мыслителя:

— Не могу судить однозначно. Данные сцены, а также общий стиль отсылают нас к пятнадцатому веку, но некоторые детали с ним не согласуются.

— Например?

— За шесть веков эту часовню много раз перестраивали или обновляли, а это значит, что и своды тоже не избежали реставрации. И я сильно подозреваю, что художники тех времен каждый раз вносили в эти образы свою лепту.

Ньеман вспомнил зал в мадридском музее Прадо, где были выставлены «Pinturas negras»[65] Франсиско Гойи. Только вот все помалкивали о том, что это фальшивки. Вернее, так: исполнение принадлежало не Гойе. Оригиналы художник написал на стенах своего дома, и их невозможно было перенести на полотно… Иными словами, та же самая проблема: как отделить эти фрески от потолка, чтобы перенести их в другое место?

— А это могут быть копии?

— Конечно. Но в таком случае мы бы заметили различия в фактуре. А этот ансамбль отличается полным единством. Даже слишком полным.

— Объясните, что это значит.

— Сразу видно, что все части написаны одним и тем же человеком, притом в одно и то же время. А стало быть, с момента их создания к ним никто не прикасался. Вот это для меня настоящая загадка.

Майор продолжал разглядывать изображения: казалось, они запачканы сажей и освещены только глазами; эти глаза, слишком большие, витали в кромешной тьме, подобно блуждающим огням. И ему снова пришло на ум первоначальное предположение: эти образы скрывали какую-то тайну, несли какое-то послание.

— Тут есть еще одна загадка — выбор данных сюжетов, — продолжал Лехман. — Для пятнадцатого века они нередки, но никогда еще не изображались вместе, особенно в часовнях. Четверо всадников Апокалипсиса и оплакивание Христа взяты из Нового Завета. Святой Георгий, побеждающий дракона, — из «Золотой легенды» Иакова Ворагинского[66]. А что касается Пляски смерти, так это вообще языческий мотив. Эдакое memento mori[67], нечто вроде предупреждения.

— И какой же вывод вы сделали?

— Да никакого, разве что этот кажущийся сумбур — уникальное явление. Или же в нем кроется какой-то намек… в общем, не знаю.

Ньеман уже решил показать этот ансамбль теологу, который смог бы разглядеть в нем подтекст, какой-то скрытый смысл.

— Ну и наконец, обратимся к фактуре, — продолжал реставратор. — В ней есть характерные признаки раннего Средневековья, но…

— Но что?

— …но также наблюдается некая современная черта, проявление личности… как бы это сказать… неординарной. Я не знаю больше ни одного произведения искусства той эпохи, которое мог бы приписать данному художнику. Не сочтите за бред, но я абсолютно уверен, что он расписывал только вот эти эльзасские своды…

Заявление Лехмана ничуть не удивило майора. В истории искусства полно художников, прибегавших к вневременному языку живописи. Например, Эль Греко, живший в шестнадцатом веке, писал в поразительно современной манере; достаточно взглянуть на его полотна, чтобы узнать их творца, — они не принадлежат никакому определенному периоду.

— Чтобы точно их датировать, нужно прибегнуть к химическому анализу.

— Так чего вы ждете?

— Разрешения собственников часовни.

— Я сам даю его вам. Не забывайте, что это я нанял вас как эксперта.

— Но ведь тогда придется делать соскобы с поверхности!

— Нет проблем.

— А это невозможно без…

— Не беспокойтесь. Я им все объясню.

— И это повлечет за собой дополнительные расходы, — буркнул Лехман.

— Перестаньте говорить о деньгах. Сколько времени вам еще понадобится?

— Ну… скажем, сутки.

— Начинайте прямо сейчас. И как только будет какая-то информация, звоните мне.

С этими словами Ньеман направился к помощникам Лехмана, но тут к нему энергичной походкой подошла Стефани Деснос:

— Там кое-что обнаружили.

— Что именно?

— Следы.

Они прошли вдоль лесов в зону портала, где техники уже заканчивали съемки. Следы обнаружил лично Жюльен Пети, горячий приверженец «Bluestar». Молодой человек еще не забыл вчерашний урок и говорил довольно надменно:

— У нас есть один полный отпечаток и намек на второй.

Ньеман схватил iPad и вгляделся в экран: светящиеся пятна явственно обозначали очертания подошвы. По-видимому, человек нечаянно ступил в кровь и оставил за собой эти флюоресцирующие отпечатки. Майор взглянул на палатку, похожую на иглу[68], где был разбрызган химический проявитель. Нет, он не полезет туда на карачках, чтобы проверить на себе действие состава.

— Ну и каково твое мнение? — спросил он, возвращая Деснос планшет.

— Это может быть чей угодно отпечаток.

— В луже крови?

— Остаточных следов крови, — уточнил Пети. — Мы почти всюду нашли следы моющей жидкости.

— Значит, сюда мог прийти любой, кому не лень? — спросила Деснос.

И тут Ньеман с удовольствием преподал им урок в духе Шерлока Холмса:

— Как раз нет. После обнаружения тела в часовне побывали только Посланники и жандармы.

— Ну и что?