Маркиза де Помпадур. Три жизни великой куртизанки - Сергей Юрьевич Нечаев

его ученицей. Сейчас же при ее содействии Вольтер обрел подлинную славу, а также вожделенное место академика и главного королевского историографа, получив к тому же еще и звание офицера двора Его Величества с двадцатью тысячами ливров жалованья. Милости были так велики, что Вольтеру стало казаться возможным получить вскорости и министерский портфель. Теперь, благодаря маркизе, философ жил в Версале, сытый и почитаемый, и вполне мог считать свою жизнь удавшейся.

Он, в свою очередь, специально для ее дворцовых праздников написал «Наваррскую принцессу» и пятиактный «Храм Славы», прославив таким образом свою покровительницу и в стихах, и в прозе.

Короче говоря, Вольтер был любимым автором маркизы де Помпадур, и это именно она одарила его славой, деньгами и привилегиями. Про него она любила говорить:

— У нас есть тысяча разных авторов, но у нас есть лишь один поэт: Вольтер. Если он не верит в Бога, как говорят, очень жаль. Но это не мешает ему быть великим человеком.

Но, поднимаясь по ступеням карьеры, Вольтер постепенно начал обращаться к маркизе все более фамильярно, отвечая на ее вопросы полушутя-полуснисходительно. Поначалу маркиза списывала это на разницу в возрасте, составлявшую почти тридцать лет. Так язвительно, мол, вполне может разговаривать отец с дочерью. Настоящее же похолодание в их отношениях наступило после того, как Вольтер написал о ней несколько достаточно бестактных строк. Этим он, как говорится, подпилил сук, на котором сидел, и одновременно плюнул в известный колодец, совершенно забыв, почивая на лаврах, о насущной необходимости «воды напиться». В одном из стихотворений он написал, что король «летит в ее объятья, позабыв про победу», а потом добавил, что «награда за труды его лишь в ее сердце ждет». Как подобное следовало понимать? От этих строк король и его семья пришли в неописуемую ярость. Что себе позволяет этот бумагомаратель? Уж не думает ли он, что прилично ставить на одну доску победы короля во Фландрии и покорение его собственной особы фавориткой? Атмосфера в Версале накалилась до такой степени, что вольнодумцу пришлось убираться подобру-поздорову.

Вольтер уехал в Люневилль, где прожил весь 1748 год и половину 1749 года при дворе Станислава Лещинского, бывшего польского короля и отца королевы Франции, доживавшего свой век в Лотарингии почти без всякой власти.

Оказавшись отлученным от французского двора, Вольтер, как ни странно, обвинил во всем свою недавнюю благодетельницу. Не умея скрывать свои эмоции и всегда готовый сорваться в какую-нибудь крайность, он написал про маркизу, что она «создана для гарема, как для оперы», и что «любовь готовой ко всему рукой подложила ее под одеяло монарха». Это уже была последняя капля. После этого маркиза не разговаривала с ним несколько лет, но даже в эти годы Вольтер продолжал получать пенсию, что свидетельствует о ее великодушии по отношению к людям, которые когда-то были ей дороги.

После этого положение Вольтера во Франции стало совсем тяжелым: повсюду, при дворе и в театре, торжествовали его враги. А прусский король Фридрих II все настойчивее и настойчивее звал его к себе. И в июне 1750 года Вольтер покинул родину, не подозревая, что вернуться сможет лишь за три месяца до смерти. Свое решение поехать к Фридриху Вольтер объяснил следующим образом:

«Обыкновенно мы, писатели, хвалим королей, а этот сам расхваливал меня с головы до ног в то время, как разные негодяи позорили меня на весь Париж по меньшей мере раз в неделю. Как было устоять против победоносного короля, поэта, музыканта и философа, который делал вид, что любит меня? Мне показалось, что я тоже люблю его».

После отъезда Вольтера маркиза де Помпадур облегченно вздохнула. Ее бывшего фаворита при дворе не любили, и это ее покровительство лишь создавало ей дополнительные проблемы. А проблем у нее и так было предостаточно.

Их отношения наладятся лишь через десять лет, но никогда уже не будут такими, как прежде. В 1760 году Вольтер посвятит маркизе де Помпадур «Танкреда» — одно из самых знаменитых своих произведений — и признает, что многим был ей обязан.

Другим старым другом маркизы был драматург-неудачник Проспер-Жолио де Кребийон. Старик влачил весьма жалкое существование, и маркиза пришла к нему на помощь, выбив для него должность библиотекаря и приличную пенсию.

А еще она поручила ему заниматься воспитанием своей дочери Александрины, сопроводив это следующими словами:

— Я не хочу, чтобы она казалась слишком умной. Мольер говорит, что женщины созданы, чтобы шить и прясть. С этим я тоже не могу согласиться, но считаю, что умный вид и поведение всезнайки просто нелепы.

Кроме того, маркиза договорилась об издании собрания сочинений де Кребийона и добилась постановки его достаточно посредственной пьесы «Катилина» в «Комеди Франсэз», чем, кстати сказать, вызвала страшное недовольство ревнивого Вольтера, не без оснований считавшего себя более сильным сочинителем, чем его конкурент де Кребийон.

Помогла маркиза де Помпадур и знаменитому впоследствии философу Жану-Жаку Руссо, который по молодости перебивался сочинением пьес. Она вывела его ко двору, и если он не был представлен лично королю и не получал государственной пенсии, то за это он должен был корить лишь себя самого и свои свободолюбивые взгляды.

Впрочем, Руссо маркиза не любила. В одном из писем она писала о нем:

«Руссо немного сумасшедший, несмотря на все свои заслуги. Он пишет так странно и так вызывающе, что у меня возникает не очень хорошее мнение о его голове. Он старается быть экстравагантным, угрюмым и грубым, как другие стараются показаться приятными, веселыми и любезными. Этот автор не для меня: он слишком зажат, злобен, кусач и полемичен. Словом, он мне не нравится».

Не оставила в беде маркиза и знаменитого ученого-естествоиспытателя Жоржа Леклерка де Бюффона, который утверждал, что «человек один уничтожает живых существ больше, нежели пожирают их все плотоядные животные, вместе взятые», а также, что у животных тоже есть душа, из-за чего у него возникли серьезные проблемы с иезуитами. Писателя Жана-Франсуа Мармонтеля она высвободила из Бастилии,