Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

отвечала Иона ласковым, растроганным голосом, – не трудись идти дальше по скользкому полу, моя прислужница подаст мне то, что ты принесла.

– Нет, эти цветы я должна передать тебе самой, – возразила Нидия, и по слуху тихо направилась к тому месту, где сидела Иона. Опустившись перед ней на колени, слепая подала ей вазу.

Иона приняла ее и поставила на стол рядом. Затем она осторожно подняла Нидию и хотела посадить ее возле себя на кушетку, но девушка скромно уклонилась.

– Я еще не исполнила возложенного на меня поручения, – сказала она и вынула спрятанное на груди письмо Главка. – Вот это, быть может, объяснит, почему господин мой выбрал посланницу, столь недостойную Ионы.

Неаполитанка взяла письмо, рука ее слегка дрожала, Нидия заметила это со вздохом. Скрестив руки на груди и потупив глаза, она стояла перед гордой, величественной Ионой – сама не менее гордая в своей покорной позе. Иона повелительно махнула рукой, и прислужницы ее удалились. Снова она окинула фигуру молодой рабы с удивлением и душевным состраданием. Затем, отойдя от нее в сторону, развернула и прочла следующее письмо:

«Главк пишет Ионе о том, чего не дерзает высказать в словах. Разве Иона больна? Твои рабы говорят, что нет, и это уверение утешает меня. Или Главк оскорбил Иону? О, этого вопроса я не мог задать рабам. Вот уже пять дней, как я изгнан из твоего дома. Сияло ли солнце за эти дни? Не знаю. Улыбались ли небеса? Я не видел улыбки. Мое солнце и мое небо – Иона. Может быть, я оскорбляю тебя? Может быть, я слишком дерзок? Выражаю ли я на этих табличках то, что язык мой не осмеливается вымолвить? Увы, в твое отсутствие я всего сильнее чувствую чары, которыми ты околдовала меня. Но отсутствие твое, лишая меня радости, вместе с тем придает мне мужество. Ты не желаешь видеть меня. Ты удалила также и всех прошлых льстецов, окружавших тебя. Неужели ты могла смешивать их со мною? Возможно ли это? Ты очень хорошо знаешь, что я не имею с ними ничего общего, что я создан из другой глины. Но даже если б я был существом самым ничтожным, то все-таки благоухание розы проникло в мою душу, благородство твоей натуры повлияло на меня, очистило, освятило, вдохновило. Может быть, меня оклеветали перед тобой, Иона? Но ведь ты не поверишь клевете. Если б сам дельфийский оракул сказал мне, что ты недостойна, я бы не поверил ему, а разве я более недоверчив, нежели ты? Я вспоминаю о нашем последнем свидании, о той песне, которую я пел тебе, о взгляде, который ты подарила мне в ответ. Как ты ни стараешься это скрыть, Иона, но есть что-то родственное между нами, – о том говорили наши глаза, хотя уста безмолвствовали. Соблаговоли принять меня, выслушать, а уж потом гони меня прочь, если тебе угодно. Не думал я так скоро признаться в своей любви. Но слова против воли рвутся из сердца… Удержать их нельзя. Прими же мое нежное признание. Мы встретились впервые в храме Паллады, не сойдемся ли мы с тобой перед другим, еще более приятным и древним алтарем?

Прекрасная, обожаемая Иона! Если моя пылкая юностью афинская кровь увлекла меня на путь соблазна, то, по крайней мере, эти свидания научили меня еще более ценить покой, тихую гавань, которой я достиг. Я вешаю свою промокшую одежду на алтарь бога морей. Я избегнул кораблекрушения. Я нашел тебя. Удостой видеться со мной, Иона. Ты милостива к чужеземцам, почему же не пожалеешь ты соотечественника? Жду твоего ответа.

Прими цветы, которые я посылаю тебе. Их сладостное дыхание красноречивее всяких слов. Они заимствуют от солнца свое благоухание и возвращают его. Они служат эмблемой любви, отвечающей на любовь сторицей, эмблемой сердца, упивавшегося лучами, исходившими от тебя. Посылаю тебе эти цветы с девушкой, которую ты примешь ради нее самой, если не ради меня. Она иностранка, как и мы с тобой, прах ее отцов покоится под более ясными небесами. Но менее счастливая, нежели мы, она рабыня и притом слепа. Бедная Нидия! Я стараюсь, насколько возможно, исправить несправедливости природы и судьбы и прошу позволения оставить ее у тебя. Она кротка, понятлива и покорна, вдобавок искусна в музыке и пении, а уж какая мастерица ухаживать за цветами – настоящая Флора! Она надеется, Иона, что ты полюбишь ее. Если нет, отошли ее обратно.

Еще одно слово… Прости мне мою смелость, Иона. Отчего ты имеешь такое высокое мнение о мрачном египтянине? С виду он не похож на честного человека. Мы, греки, с самой колыбели учимся распознавать людей. Правда, мы не прикидываемся мрачными, но это не мешает нам быть глубокими: уста наши улыбаются, а глаза остаются серьезными, – они наблюдают, изучают. Арбак не из тех, кому можно слепо довериться. Неужели это он оклеветал меня перед тобою? Подозреваю, что это так, потому что после моего ухода он оставался с тобою. Ты заметила, как мое появление задело его за живое, и с тех пор ты перестала принимать меня. Не верь ничему, что он может сказать тебе против меня. Если же ты ему веришь, то, по крайней мере, так и скажи мне сразу. Иона должна сделать это для Главка. Прощай! Рука твоя прикасается к этому письму. Глаза твои пробегают эти строки Неужели же мое письмо будет счастливее написавшего его? Еще раз, прощай!»

В то время, как Иона читала это письмо, ей казалось, что туман рассеялся перед ее глазами. В чем же заключается мнимый проступок Главка? В том, что он будто бы не любит ее! Но вот теперь он в ясных, недвусмысленных выражениях признается в своей любви. С этой минуты власть его восстановлена. При каждом нежном слове этого письма, полного доверчивой, поэтической страсти, сердце ее смягчилось. А она еще сомневалась в его искренности! Как могла она поверить другому, как могла она отказать Главку в праве, принадлежащем каждому обвиняемому – в праве защищаться? По щекам ее катились слезы, она поцеловала письмо, спрятала его на груди, и повернулась к Нидии, стоявшей на том же месте и в прежней позе, сказала ей:

– Присядь, дитя мое, отдохни, пока я напишу ответ.

– Ты будешь отвечать? – холодно промолвила Нидия. – В таком случае раб, сопровождающий меня, отнесет ответ.

– А ты оставайся у меня, – сказала Иона, – будь уверена, служба твоя будет легкая.

Нидия покорно склонила голову.

– Как твое имя, прекрасное дитя?

– Меня зовут Нидией.

– Откуда ты родом?

– Из страны