Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

(он дотронулся до ее вышитой туники) в платье, более приличное твоей грациозной фигуре, – теперь, дитя, когда ты привыкла к счастью – (молю богов, чтобы оно было вечно) я буду просить у тебя одной услуги.

– О, говори, что я могу сделать для тебя? – отвечала Нидия.

– Слушай, – молвил Главк, – как ты ни молода, ты будешь моей поверенной. Слыхала ли ты когда-нибудь имя Ионы?

Слепая с трудом перевела дыхание и, побледнев, как одна из статуй, украшавших перисталь, вымолвила с усилием, после короткого молчания:

– Да, я слышала, что она из Неаполиса и прекрасна собой.

– Прекрасна!.. Красота ее ослепительна, как божий день! Из Неаполиса, да, но она родом гречанка. Только Греция может дать такое совершенство форм. Нидия, я люблю ее!

– Так я и думала, – отвечала Нидия спокойно.

– Я люблю ее, и ты передашь ей это. Я хочу послать тебя к ней. Счастливица! Ты войдешь в ее комнату, будешь упиваться музыкой ее голоса, дышать воздухом, окружающим ее.

– Как! Ты хочешь удалить меня?

– Ты будешь у Ионы, – отвечал Главк таким тоном, как будто хотел сказать: «Чего же тебе еще остается желать?»

Нидия залилась слезами.

Главк, приподнявшись, привлек ее к себе с братской лаской.

– Дитя мое, милая моя Нидия, ты плачешь потому, что не знаешь, какое счастье ожидает тебя. Она кротка, добра, мягка, как весенний ветерок. Она будет сестрой тебе, она оценит твои чарующие таланты. Более чем кто-либо она способна полюбить твою скромную грацию, потому что она сама такова же… Ты все еще плачешь, милая моя дурочка? Я не стану принуждать тебя, дорогая. Но разве ты не хочешь доставить мне удовольствие?

– Хорошо, если я могу услужить тебе – приказывай. Видишь, я перестала плакать, я спокойна…

– Я узнаю мою Нидию, – продолжал Главк, целуя ее руку. – Иди же к ней: если ты не найдешь в ней той доброты, о которой я говорил, если окажется, что я обманул тебя, – можешь вернуться, когда захочешь. Я не дарю тебя, а только отдаю на время. Дом мой всегда будет твоим убежищем, дорогая! Ах, отчего он не может укрыть всех несчастных, бесприютных! Но если верно предчувствие моего сердца, то ты скоро вернешься ко мне, дитя мое. Мой дом будет домом Ионы, и ты будешь жить с нами обоими.

Слепая девушка вздрогнула всем телом, но она уже не плакала: она покорилась судьбе.

– Ступай же, Нидия, в дом Ионы. Тебе покажут дорогу. Снеси ей лучшие цветы, какие только можешь сорвать. Я дам тебе для них вазу: извинись за меня, что она так недостойна Ионы. Возьми с собой лютню, которую я вчера подарил тебе и на которой ты так очаровательно играешь. Передай ей также это письмо. После многих стараний я изложил в нем хоть малую долю моих мыслей. Прислушивайся хорошенько к малейшей интонации ее голоса и скажи мне, когда мы снова увидимся, звучал ли он благоприятно для меня, или же я должен отказаться от всякой надежды. Вот уже несколько дней, Нидия, как Иона не принимает меня. Тут кроется что-то таинственное. Меня терзают страх и сомнения. Выведай, пожалуйста, – ведь ты ловка и твоя привязанность удвоит твою смышленость, – выведай причину такой немилости. Говори обо мне как можно чаще, пусть имя мое будет постоянно на твоих устах. Намекни ей, хотя и не высказывай открыто, как сильно я люблю ее. Наблюдай, вздыхает ли она, слушая тебя, заметь ее ответы. Будет ли она осуждать меня, а если будет, то в каких выражениях? Будь мне другом, замолви за меня слово. О! Так ты отплатишь мне сторицей за то немногое, что я сделал для тебя! Понимаешь меня, Нидия? Но ты еще ребенок, быть может, я сказал более, чем ты можешь понять?

– Нет.

– И ты окажешь мне эту услугу?

– Да.

– Приходи ко мне, когда нарвешь цветов, и я дам тебе вазу, о которой говорил. Я буду в комнате Леды. Ну что, прелесть моя, перестала грустить?

– Главк, я раба, – имею ли я право грустить или радоваться?

– Не говори так, Нидия. Я дарю тебе свободу, пользуйся ею, как хочешь, и прости меня, если я рассчитывал на твое желание услужить мне.

– Ты обижен! О, за все блага свободы я не хотела бы оскорбить тебя, Главк. Мой покровитель, мой благодетель, прости бедную слепую! Я не буду даже печалиться при разлуке с тобой, если это может содействовать твоему счастью.

– Да благословят боги твое благородное сердце! – молвил Главк, глубоко тронутый и не подозревая пылких чувств, которые возбуждает. Он несколько раз поцеловал ее в лоб.

– Итак, ты прощаешь меня, не будешь больше говорить о свободе. Все мое счастье в том, чтобы быть твоей рабыней. Ты дал слово, что не подаришь меня никому?

– Я обещал.

– А теперь я пойду нарвать цветов.

Молча Нидия приняла из рук Главка драгоценную, осыпанную каменьями вазу и поставила в нее цветы, – одни других прелестнее и душистее. Не пролив ни единой слезы, она выслушала его прощальные наставления. Когда голос его замолк, она постояла перед ним молча, не надеясь на свои силы, чтобы отвечать, затем ощупью отыскала его руку, прижала ее к губам и, опустив покрывало на лицо, быстро удалилась. Дойдя до порога, она опять остановилась, протянула руки к дому и тихо прошептала.

– Три счастливых дня. Три дня невыразимого счастья миновали с той минуты, как я переступила тебя, о благословенный порог! Да будет мир над этим домом в мое отсутствие! Сердце мое разрывается от разлуки с тобой. Одно мне остается – умереть!

VI. Счастливая красавица и слепая раба

Раба вошла в комнату Ионы и доложила о приходе посланной от Главка. Иона колебалась.

– Посланная слепа, – сказала раба, – она не соглашается передать своего поручения никому, кроме тебя самой.

Только низкое сердце не уважает чужого несчастья. Услыхав, что посланная слепа, Иона почувствовала, что не в силах отослать ее с холодным ответом. Главк выбрал посланницу поистине священную, – посланницу, которую не могли не принять.

– Чего ему нужно от меня? Что может он прислать мне? – И сердце Ионы сильно забилось.

Занавеска, закрывавшая дверь, заколыхалась, тихие шаги раздались по мрамору, и Нидия, в сопровождении прислужниц, вошла в комнату со своим драгоценным подарком.

Она остановилась на мгновение, как бы стараясь уловить какой-нибудь звук, который направил бы ее шаги.

– Соблаговоли молвить слово, благородная Иона, – сказала наконец слепая кротким тихим голосом, – чтобы я могла знать, куда направиться и положить мое приношение к ногам твоим.

– Прелестное дитя, –