Дождь в Париже - Роман Сенчин

Первая БМП добралась до конца переправы, взревела и вылетела на высокий правый берег. Там ее ждал тягач с платформой.

«Слава богу, капитан Топкин этого не видит, в этом не участвует», – почему-то, как о мертвом, подумал Андрей о папе и не испугался.

* * *

Водка в супермаркете была, но он не решился ее покупать. Пить водку в одиночестве… Не стоит. Водка не любит одиночества. Набрал другого крепкого алкоголя – кальвадос, ром, бренди, маленькую плоскую бутылочку абсента с автопортретом Ван Гога на этикетке. Запивки, конечно, не забыл, закуски.

– Все пить, ясно, не буду, – говорил себе убеждающе, выставляя бутылки на стол. – Если что, с собой возьму… сдам в багаж. Боба угощу, Игорька, Славяна.

Да, им-то Париж еще долго не увидеть. Даже если денег будет навалом. Игорь в ФСБ работает, подполковник уже, Боб – кинолог в тюрьме, Славян – погранец. Им за границу нельзя.

Кто бы мог подумать, что Пашка Бобровский, этакий мальчик-бананан, станет кинологом. Будет зэков сторожить, тем более со здоровенной овчаркой, рвущейся с поводка на все живое, одетое не в форму… Но однажды прижало с работой, кто-то посоветовал: есть такая вакансия, и Боб, в жизни не имевший домашних животных, кроме белой крысы короткое время, но навравший на собеседовании, что умеет обращаться с собаками, знает основы дрессировки, был принят. Сначала на испытательный срок – и сам он, и все знакомые восприняли это как какой-то прикол, – а потом и на постоянной основе. И теперь, одевшись в камуфляж, сутки через двое проводит бывший брейкер, меломан, звезда дискотек, мечта девчонок в тюрьме на правом берегу, среди охранников, заключенных, надзирателей разных, колючки, решеток… В голове не укладывается.

– А твоя профессия укладывается? – с усмешкой спросил себя Топкин и глотнул горький, обжигающий горло кальвадос, прохрипел на выдохе: – Не-ет.

Да, и своя не укладывается… В детстве, понятное дело, мечтал стать, как и папа, офицером. Позже притягивали шоферы огромных грузовиков, летчики. В юности как-то уже никем не хотел стать, выбирал, но вяло, словно не его судьбы это касалось. Постепенно стал вникать, где больше получают и меньше вкалывают, с чем он может справиться, а с чем наверняка нет. Установщика стеклопакетов в этом перебирании профессий не возникало. Да их, кажется, и не существовало тогда.

В середине девяностых по телевизору стали упоминать о евроремонте, евроокнах, но что это такое, в Кызыле мало кто знал. Казалось чем-то инопланетным, недостижимым, о чем и узнавать подробно не стоит. А потом начали ставить стеклопакеты в новых зданиях, разных учреждениях, в некоторых квартирах. Теперь же не редкость и такая картина: кривая, на ладан дышащая развалюха, а в окнах – белоснежный пластиковый профиль и свежие стекла.

Знаменитые вторые рамы, которые в октябре торжественно ставились в избах, а весной, перед Пасхой, так же торжественно снимались, уходят в прошлое. В квартирах уже почти везде евроокна, нынешние подростки и не знают, что такое клейстер, им не поручают стричь ножницами длинные полоски бумаги, которыми каждую осень заклеивали стыки, а весной сдирали.

Предупреждения, что стеклопакеты вредны, что дышать нечем, рак мозга из-за них появляется, слышатся все реже. Сбережение тепла, удобство победили.

Заказы в фирму, где работает Топкин, поступают стабильно. Заказы от частных лиц приносят небольшой доход, а вот когда какой-нибудь банк, магазин, налоговая инспекция решают заменить свои деревянные рамы на стеклопакеты, в кассу капает приличная сумма. Почти вся она, конечно, растекается по жилам огромной корпорации, сердце которой – в Германии, но кое-что перепадает и им: изготовителям, установщикам. В этом году, в преддверии празднования столетия единения Тувы и России, таких заказов было особенно много. А вот что будет в следующем… Говорят, непростые времена всех ждут. Новый кризис.

Но до установщика Андрей побыл еще кое-кем.

Работать у тестя после ухода Ольги, понятное дело, стало попросту унизительно. В первые дни после разговора у магазина с Ольгой, с ее родителями продолжил было – и вскоре бросил.

Недели две сидел дома в оцепенении и отупении, а потом понял, что если еще так посидит, то просто-напросто сдохнет, и его обнаружат по запаху гнилого мяса. Тухлятины.

Стал искать, куда бы устроиться. Оказалось, это дело сложнейшее, чуть ли не безнадежное. Даже в школы стал тыкаться, показывал свою справку о неполном высшем образовании.

«Пока учителей хватает, – отвечали директора и завучи. – Из районов такие специалисты переезжают, уникальные! – И с грустью добавляли: – Бог знает, кто там в деревнях детишек будет учить…»

Приятели, знакомые, которых были десятки, стоило Андрею заговорить о работе, отводили глаза, будто виноватые в том, что у них есть место для заработка, а у него – нет. Да им Андрей и не завидовал: большинство работало где пришлось, что нашлось, именно ради денег, а не по призванию, не получая удовольствия и удовлетворения.

«Счастье, – вспоминалась часто ему в то время поговорка, – это когда утром с радостью идешь на работу, а вечером – с работы». Он же безрадостно бродил по их небольшому городу, выискивая, где бы приткнуться, чтобы убивать по шесть-восемь-десять часов пять дней в неделю, а взамен получать пачечку рублей на еду, коммунальные услуги, на скромные удовольствия в виде пива, диска с интересным фильмом.

Бродил, искал и в то же время, не признаваясь себе в этом, оттягивал момент, когда его трудовая книжка (контрактная система еще не стала тогда у работодателей популярной) окажется в сейфе какого-нибудь отдела кадров. Работать на самом-то деле очень не хотелось.

Однажды столкнулся с Ириной Коняевой, бывшим директором группы «Черная лестница» и того магазина в подвале «Друга». Низкорослая, страшненькая, она прямо светилась от радости жизни.

«А ты чего такой, Андрэ? – недоуменно-сочувствующе спросила. – Прям всю родню похоронил».

Топкин стал было рассказывать о своих неприятностях – с недавних пор появилась потребность жаловаться, – но Ирина очень быстро остановила кивками:

«Знаю, знаю. Женушка твоя еще та стервозина. – У нее явно были свои счеты с Ольгой. – Слышала, ты и работу ищешь… Слушай, а не хочешь ко мне? Я расширяюсь по всем направлениям – от муки́ до салонов модной одежды».

«И кем? – усмехнулся Андрей. – Грузчиком?»

«Да какой из тебя грузчик – под первым мешком умрешь. Продавцом-консультантом. Бывал у меня в “Дженте”»?

«Джент» – магазин в здании универмага «Саяны» – славился на весь город. Там одевались местные бизнесмены, депутаты Хурала, покупали или брали напрокат костюмы для свадеб. Но не одежда притягивала основных покупателей, а так называемые аксессуары – ремни, запонки, зажигалки, перчатки, часы, барсетки, портмоне, очки, чехлы для пейджеров, галстуки… Даже мобильники лежали в витрине за толстенным стеклом – еще те, похожие на рации, – хотя мобильной связью в городе и не пахло.

В общем, в «Дженте» торговали тем, без чего обычный мужчина мог вполне обойтись, а статусный – никак.