Аспекты - Джон М. Форд

скверно, пусть жутко не на шутку, но лучше чем скверно. – Она расстегнула ворот блузы, открыв загорелую шею, впадины у ключиц, напряженные жилы. – Скорее, прошу тебя.

Эдеа медленно, не касаясь кожи Агаты, поднесла руки к четко обозначенным пульсирующим венам на ее горле, а потом резко прижала их большими пальцами.

Плененная кровь Агаты пыталась вырваться, сопротивлялась; шею Эдеи сковал холод. Если все это быстро не закончится…

Агата застонала, голова бессильно свесилась набок. Эдеа почувствовала, как холод покидает ее тело. Она накрыла Агату одеялом, бездумно разгладила его. Веки Агаты все еще были напряженно сомкнуты.

Глядя на Агату, Эдеа вспомнила о Сильверне. В голове зазвучал спокойный родной голос. Обхватив кольцо на пальце, Эдеа сказала:

– Все хорошо. Все в порядке. Да, и я тебя. Всегда.

Она вызвала проводника, спросила чаю и какой-нибудь еды. Вытащила из кармана книгу в кожаном переплете, положила на стол и открыла ковровую сумку – хоть одежда на ней и стала чистой, не мешало бы сменить наряд перед прибытием. Пальцы нащупали в сумке небольшой бумажный сверток, которого раньше там не было.

В свертке оказалась куколка-оберег, связанная из трех зеленых шнуров – крошечная, не больше сустава пальца, – и два овсяных печенья, пышные, мягкие, почти теплые; видно, их подсунул Ликс.

Эдеа вставила оберег в петлицу на лацкане Агатиного жакета.

Проводник принес обед. Эдеа надкусила булочку и вздохнула; в салат с семгой добавили сахар, чтобы перебить слишком кислый вкус заправки. Что ж, придется упомянуть об этом в отчете. Она выпила чай – неплохой, – съела овсяное печенье, а второе оставила для Агаты.

Состав подъезжал к станции Скибские Левады, где их дожидалась карета. Агата уснула; может, не проснется до тех пор, пока они не приедут к Странжу.

А там уж настанет очередь Вариса.

Эдеа положила книгу на колени, закрыла глаза и сама не заметила, как уснула.

Глава 3

Лабиринт и фортуна

– Скибские Левады, – объявил начальник поезда. – Пересадка на Дерендол и поезда юго-западного направления. Следующая станция Скибские Левады.

Варис стоял в тамбуре, стараясь сохранять равновесие, когда вагон раскачивался на стрелках. За окном мелькнул сигнальный флажок, показалась платформа. Поезд с шипением затормозил и остановился. Вокзал станции Скибские Левады располагался в скромном деревянном доме под крышей, выложенной шестиугольной черепицей и украшенной кованым карнизом. Застекленный чугунный мост вел к трем путям из имеющихся четырех. Полуденное небо было почти безоблачным, солнце постепенно согревало прохладный воздух.

Варис распахнул вагонную дверь и помог Лумивесте сойти на платформу. Сильверн отправился к багажному вагону.

– Приятная была поездка, – сказал Варис.

– Была и есть, – сказала Лумивеста, и Варис согласно кивнул. – Нас будут встречать?

– Нас уже встречают, – ответил Варис.

Он шагнул к навесу у входа, где стояли трое: высокая стройная блондинка, низенькая полная брюнетка и мальчик лет семи или восьми, кареглазый, с аккуратно подстриженными каштановыми волосами. На всех были ливреи мягкой бордовой кожи с вензелем на левом плече: золотой овал с голубыми лунами над красным замком с четырьмя башнями.

– Это Шора и Чала, – сказал Варис, указывая на блондинку и брюнетку, – и их сын, Гикори, возничие Странжа. Хотя Гикори мечтает покинуть конюшню и стать машинистом железных путей.

– Досточтимая Эдеа говорит, у меня получится, если я буду хорошо учиться, – сказал мальчик.

Шора отвернулась, пряча улыбку, а Чала сжала ему руку.

– Добрый день, милорд Варис, – смущенно произнес Гикори.

– И тебе добрый день, – ответил Варис. – Это наша новая гостья, Лумивеста. К ней надо обращаться «миледи», потому что она знаменитая коронесса с Запада.

Все обменялись поклонами, и Варис обратился к Чале:

– Вы только за нами приехали или мы еще кого-то ждем?

– Нет, пока больше никого. А наш палион с вами? – В ее речи слышались формальные интонации уроженки севера, хотя акцент был чисто срединным.

– Он забирает багаж.

– Да, вижу, – сказала Шора; она говорила спокойно и четко, почти по-военному. – Встретимся у кареты.

Кивнув Варису и Лумивесте, она легким шагом двинулась вдоль состава.

– Прошу сюда, миледи, – сказала Чала. – Гикори, ступай вперед.

Они прошли через станционный зал, где транзитные пассажиры рассаживались по скамьям в ожидании поездов. У входа на станцию почти никого не было. У обочины на подъездной дорожке стояла карета, запряженная великолепной четверкой гнедых коней. Паренек в мундире железных путей держал упряжку под уздцы. Варис дал ему талер. Парнишка отсалютовал, коснувшись козырька фуражки, и почтительно, чуть ли не торжественно, вручил поводья Чале.

Из здания станции вышел Сильверн с саквояжем в руках. Шора толкала тележку, груженную остальным багажом. Подкатив тележку к задку кареты, она откинула холстину с горбка и без особых усилий начала укладывать туда сумки. Чала тщательно осмотрела карету, взобралась на козлы и достала кожаную фуражку и защитные очки.

– Шора, как там дела?

– Все готово, Чала. – Шора уселась на скамью над горбком; на боковой стенке виднелась скоба со вставленным в нее короткоствольным карабином.

– Досточтимые гости, мы готовы отправиться в удобное для вас время, – сказала Чала.

– Самое удобное – сейчас, – ответил Сильверн.

– Я согласен, – сказал Варис. – Лумивеста? – Он указал на дверцу кареты.

– Нам далеко ехать?

– Чуть больше восьми милов. Как сегодня дорога, Гикори?

– Прекрасная, открытая и широкая, досточтимый господин, – ответил мальчик. – Доедем быстро.

– Великолепно. Что ж, помоги миледи.

Гикори, как заправский выездной лакей, встал у подножки кареты, предложил руку Лумивесте и осведомился:

– Миледи, вы предпочитаете сидеть по ходу движения или против?

– Против, Гикори. Спасибо. – Лумивеста села в карету и дала ему грош.

Мальчик сложил ладони вместе, церемонно поклонился, затем повернулся к Сильверну и с поклоном попросил:

– На одной руке, палион? Пожалуйста.

– А у тебя получится? – с суровым видом поинтересовался Сильверн.

– Да, да, досточтимый господин!

– Ну что ж…

Сильверн вытянул левую руку горизонтально, а правой уперся в задок кареты. Гикори подпрыгнул, цепко ухватился за вытянутую руку, раскачался, как на суке (рука, как настоящий сук, даже не шелохнулась), а потом, кувыркнувшись, вскочил на крышу кареты и оттуда соскользнул на козлы, рядом с Чалой. Она приобняла сына за плечи и притянула к себе.

Варис сел в карету, лицом к Лумивесте. Сильверн заглянул в раскрытую дверцу.

– Я поеду сзади, вместе с Шорой. Подышу дорожным воздухом.

– Дай знать, если тебе понадобится пыльник, – сказал Варис.

Сильверн кивнул и закрыл дверцу кареты. Чала цокнула языком, упряжка тронулась, и карета, проехав между двумя платанами, чуть тронутыми осенним золотом, выкатилась на дорогу, действительно прекрасную, открытую и широкую.

Карета была удобной, не роскошной, но вполне пригодной для двух- или трехчасовых поездок.