Прежде чем мы стали чужими - Рене Карлино

– Точно. Ты угадал. Пошли за Тати с Брендоном. Прикольно! – в восторге заверещала она и потянула меня по коридору навстречу друзьям.

Выйдя на улицу, Тати вытащила из сумки фляжку с виски.

– Вы не теряли времени, – заметил я.

– Я решила, что Грейс сейчас потащит нас по музеям. Надо было подготовиться. Хочешь?

Я отхлебнул, и Грейс тут же выхватила фляжку у меня из рук.

– Если кому и нужно, так это мне. Пошли!

Пока мы дошли до «Трех П», все уже были хорошо поддаты. Там никого не было, кроме незнакомой мне барменши. Грейс наклонилась над стойкой.

– Я тут устроила небольшую игру для своего парня и наших друзей. Можно мне спеть коротенькую песенку? – она указала на сцену с пианино.

– Боже, она таки собирается это сделать, – изумилась Тати.

Барменша посмотрела и улыбнулась:

– Да, пожалуйста. Все равно тут никого нет. Хотите что-нибудь выпить?

– Конечно. Четыре пива.

Она подала нам пиво. Грейс осушила свое в три больших глотка. Мы уставились на нее.

– Ого-го, – сказал я.

Только она подошла к пианино, над открывающейся дверью зазвонил колокольчик. Я обернулся и увидел, как в бар зашло несколько человек в офисных костюмах. Они уселись на свободные стулья. Их было семеро. Аудитория Грейс экспоненциально росла.

Она подвинула табуретку поближе к пианино. Та страшно заскрипела по деревянным доскам пола. «Простите», – промямлила Грейс в микрофон. Звук оказался слишком громким. Все, и костюмы, и барменша, обернулись к ней. Она разволновалась. Я улыбнулся ей, и ее лицо немного смягчилось. Она протянула руку и поправила громкость звуковой системы. «Так лучше?» Я кивнул.

Тати крикнула:

– Давай, подруга!

– Ладно. Я тут сочинила эту песню, но она же и следующая подсказка, так что слушайте внимательно, ребята. – Она нервно хихикнула, и звук отозвался эхом по всему бару.

– Грейс пишет песни? – не понял Брендон. Мы с Тати хором зашикали на него.

Грейс заиграла длинное ритмичное вступление, которое звучало как типичная джазовая заставка, и затем начала ускорять темп мелодии. Легкость, с которой она могла играть на любом музыкальном инструменте, завораживала. Когда же она запела, мы затаили дыхание. Никто из нас не слышал раньше, чтобы она пела всерьез, но, как и все остальное, это было явлением.

Когда она закончила, мы все вскочили с мест и захлопали.

– Браво! – крикнула Тати.

Бизнесмены тоже хлопали и кричали: «Класс!»

– Надо же, как здорово, – удивился Брендон. – А я даже не знал, что она играет на пианино.

– Она потрясающая, – тихо сказал я, глядя, как она спускается со сцены. Тати пихнула меня локтем и подмигнула.

Барменша подозвала Грейс:

– Ты играешь в миллион раз лучше, чем большинство тех, кто приходит сюда поиграть по пятницам.

Я обнял ее и смотрел на нее с восторгом. Она тоже смотрела на меня улыбаясь. Ее лицо было совершенно пунцовым. Я поцеловал ее в нос.

– Парк на площади Вашингтона?

– Все так очевидно? – засмеялась она.

– Ну, типа да. Твои подсказки слабоваты, но все равно все очень весело. Еще по стаканчику перед уходом?

Барменша налила нам по порции виски, а потом, по пути в парк, мы еще купили горячих сосисок с тележки. Был только час дня, а мы уже были довольно пьяны. Я боялся, что если мы не съедим чего-то еще, кроме этих сосисок, то к концу дня мне придется нести Грейс в общежитие на руках.

– Мне так весело. Здорово ты это все придумала, – сказал я ей. По правде говоря, мы с Грейс не скучали бы, даже сортируя белье в прачечной, а Брендон с Тати всегда готовы были разделить наши планы. Нам вчетвером было легко вместе.

Добравшись до Вашингтон-сквер, мы уселись под своим обычным деревом. Брендон запалил косячок, и мы по очереди затянулись. Я положил голову Грейс на колени.

– Трудно представить лучший способ провести среду, – сказал я, зевая.

– Ты знаешь, что Грейсленд придумывала такое для брата и сестер у себя дома? – спросила Тати.

– Правда? – глянул я на нее с улыбкой.

– Да, чтобы провести время, – рассеянно ответила Грейс. – Но вообще-то сейчас все немножко по-другому.

Она помолчала и сделала глубокий вдох.

– Я хотела собрать вас вместе, чтобы сказать: меня приняли в аспирантуру. Я остаюсь в Нью-Йоркском университете! – Она торжествующе вскинула руки вверх.

– Господи! – Я вскочил, подхватил ее на руки и закружил в воздухе. – Я так за тебя рад!

Но я заметил, что Тати как-то притихла, а Брендон казался растерянным. Грейс тоже это заметила.

Когда я опустил ее на землю, она обернулась к ним:

– А вы за меня не рады?

Тати передернула плечом.

– Наверно. Да, Грейс, я очень рада за тебя, – она поднялась и взяла свою сумку. – Слушайте, Брендону надо заканчивать статью, а я собиралась встретиться с Порнсайком насчет этого летнего дела.

Что-то мелькнуло в выражении лица Грейс:

– Так ты уже официально едешь с новым оркестром?

– Ну, ты же поступила в свою аспирантуру. Почему тебя это волнует? – сухо спросила Тати.

– Вовсе нет. Мы с тобой даже играем на разных инструментах. Почему меня должно это волновать?

– Ну, кажется, все-таки немного да волнует. Впрочем, не знаю почему. Это же ты от него отказалась.

– Я не то чтобы прямо отказалась.

– Грейс, он купил тебе смычок за одиннадцать сотен.

– И что с того?

Я бросил на Тати сердитый взгляд:

– Слушай, она поступила в аспирантуру. Она не едет в Европу с Порнсайком из-за этого.

– А вот и нет. Она собирается ждать тебя, Мэтт. Сидеть тут, в Нью-Йорке, пока ты не вернешься.

– Татьяна! – одернул ее Брендон.

– Ну что? Это же правда!

– Я иду в аспирантуру, потому что я хочу получить научную степень. А вы можете разъезжать с Порнсайком по всей Европе хоть год, хоть полтора. Меня это не волнует. – Грейс развернулась и убежала по аллее по направлению к шахматным столикам.

Я обернулся к Тати в ярости, оттого что она испортила наш прекрасный день и важное заявление Грейс.