Комната с призраками - Монтегю Родс Джеймс

как видите, поселился в гостинице. Должен вам доложить, что сомнения мучили-таки меня: во-первых, меня могло постичь разочарование, во-вторых, это было все-таки опасно. А вдруг колодец аббата Фомы давным-давно не существует, или же некто, ничего не смыслящий в криптограммах, совершенно случайно нашел уже этот клад. И еще, – голос его явно задрожал, – чего уж там скрывать, меня беспокоили слова о страже. Но, если вы не против, об этом говорить я не стану, пока… пока в этом не возникнет необходимость.

При первой же возможности мы с Брауном отправились осматривать окрестности. Само собой, я заявил, что крайне интересуюсь руинами аббатства.

Больше всего я рвался в церковь. Мне хотелось увидеть те самые окна в восточной части южного нефа.

К своему изумлению, я обнаружил несколько кусков витража с гербом аббата Фомы, на его щите была изображена крошечная фигурка со свитком, на котором было написано: «Oculos habent, et non videbunt» («Хотя и есть у них глаза, но не видят они»). Как я понял, это был выпад аббата против каноников.

Но главное было найти дом аббата. Насколько мне было известно, на плане монастыря он указан не был. И вычислить его местонахождение, как, например, здание капитула на восточной стороне галереи или дортуара рядом с трансептом церкви, было невозможно. Задавать вопросы тоже не следовало – вспомнили бы слухи о кладе. Поэтому я решил искать его сам. И поиски мои не затянулись. Искомым местом оказался заросший травой двор, прилегающий к церкви и окруженный заброшенными домами. Вы его видели. Я испытал огромную радость, обнаружив, что им давно никто не пользуется, что он находится неподалеку от гостиницы и рядом никто не живет. Только восточный склон церковного холма был усеян садами и огороженными участками. Ах, как красиво сверкали каменные стены церкви при тускло-желтом свете солнца в тот вторник.

Теперь колодец. Как вы уже знаете, найти его легко. Он воистину необыкновенен. По моему разумению, наземные его стены сделаны из итальянского мрамора, резьба, я думаю, тоже итальянская. На нем были и барельефы – может быть, вы их помните – с изображением Елеазара, Ревекки и Иакова, отваливающего для Рахили от устья колодца камень, ну и другие, но я предполагаю, что, дабы не возбудить подозрение, аббат специально избегал в данном случае каких-либо циничных или иносказательных высказываний.

Я, конечно, изучил все сооружение с необычайным интересом. Навес над колодцем был квадратным, с отверстием в одной стенке; над ним была дуга, к которой крепился ворот, через него протягивалась веревка – все в хорошем состоянии, несмотря на то что колодцем не пользовались вот уже шестьдесят лет, а может, и больше – в общем, давно.

Теперь надо было узнать, какова глубина колодца и как в него спуститься. Глубина, как я предполагаю, равна шестидесяти – семидесяти футам; что же касается второго вопроса, то, как вы сами и удостоверились, аббат, по-видимому, хотел довести охотников за сокровищами прямо до места и сложил каменную лестницу, прилегавшую к кладке и кругами ведущую вниз.

Мне казалось, что слишком уж все хорошо складывается. Я боялся, а вдруг меня ждет западня, а что если камни обрушатся, как только я на них встану, но, несколько раз попробовав их ногой и палкой, я пришел к выводу, что лестница крепкая. И я с Брауном полезем в колодец той же ночью, для этого я все приготовил. Имея представление о том, куда я должен спускаться, я взял с собой длинную крепкую веревку, ремни, перекладины (чтобы держаться), фонари, свечи и лом – все это поместилось в саквояж и подозрений не вызывало. Я удостоверился, что веревка вполне длинная и колесо работает, после чего мы отправились домой обедать.

Осторожно поговорив с хозяином гостиницы, я выяснил, что он не будет слишком удивлен, если мы пойдем на прогулку в девять часов, чтобы (прости меня, Господи!) сделать набросок аббатства при лунном свете. О колодце я ничего не спрашивал, да и сейчас не собираюсь этого делать. Думаю, что никто в Стейнфелде не знает о нем столько, сколько знаю я, да и в конце концов, – дрожащим голосом добавил он, – ничего не хочу больше о нем знать.

Ну а теперь я подхожу к главному моменту своей истории, и, хотя мне страшно даже подумать об этом, я считаю, Грегори, что обязан пересказать все, как было. В девять часов мы с Брауном, прихватив саквояж вышли из дома. Внимания на нас никто не обратил, так как нам удалось проскользнуть через задний двор в аллею, которая и привела нас к околице.

Через пять минут мы были уже у колодца, а еще через несколько минут сидели на его краю и оглядывались по сторонам, дабы убедиться, что никто нас не видит или не следит за нами. Лишь кони щипали траву на восточном склоне вдалеке. Светила огромная полная луна, и при ее свете мы перекинули веревку через ворот. Затем я затянул у себя под мышками ремень. Один конец веревки мы завязали крепким узлом на кольце в каменной кладке. Браун с зажженным фонарем полез за мной, я держал в руках перекладину. И мы стали осторожно спускаться, проверяя ногой каждую ступеньку и разглядывая стены в поисках помеченного камня.

Негромким голосом я считал ступени, и таким образом мы добрались до тридцать восьмой, но ничего необычного на каменных стенах я не заметил. Даже здесь не было никакого знака, и я стал подозревать, что криптограмма аббата – всего лишь искусно придуманная мистификация. На сорок четвертой ступеньке лестница кончилась. Я начал подниматься, сердце у меня колотилось, и, когда я снова оказался на тридцать восьмой ступеньке, а Браун двумя ступенями выше, я стал внимательно изучать камень, но не нашел ни следа, ни отметки.

И тут я обратил внимание, что поверхность камня в этом месте ровнее или, во всяком случае, какая-то другая. Она походила на цемент. Я сильно стукнул ее ломом. Звук был явно глухим, хотя, может, в колодце всегда такой звук. Но произошло кое-что еще. Кусок цемента упал к моим ногам, и на камне ниже я увидел какой-то знак.

Аббат попался, дорогой мой Грегори. Даже сейчас я с гордостью вспоминаю об этом.

Отбив весь цемент, я обнаружил каменную плиту, площадью два фута, на ней был вырезан крест. Меня вновь охватило разочарование, правда, ненадолго. Именно ты, Браун, успокоил меня своей фразой. Насколько я помню, ты сказал: «Странный крест, будто глаза».

Выхватив у тебя фонарь, я с неописуемой радостью увидел, что