Византиец. Ижорский гамбит - Алексей Борисов

Всё вкусное, в равной степени как и хорошее, имеет одну отвратительную черту – быстро заканчивается. Утром от кабана с подсвинками остались лишь косточки и пара пятивершковых клыков, коими Гаврюша пожелал украсить свой шлем. Мы стали собираться в дорогу, предстояло навестить родичей Якуновича в Ладоге. Оттуда вместе с ними – в Новгород, где Сбыслав должен будет решать семейные дела. Дальнейший маршрут пролегал к Юрьеву монастырю, а там Гаврюша накоротке будет общаться со своим двоюродным братом, настоятелем обители. Как удалось выяснить, дружки Пахома Ильича особо и не потратились. Где сладким словцом, а где и кулаком, Гаврила и Сбыслав наобещали золотую кучу, оставив в залог наиболее строптивым немного серебра. После скептической оценки моего плуга корелом я уже не был так уверен, что новшество будет воспринято на ура. Оставалось надеяться на стальные листы, их продажа с лихвой перекрывала стоимость всего зерна, да и на крепостную стену хватило бы.

– Христом Богом прошу, Людвиг! Сбереги хлеб, – Ильич ещё раз напомнил Бренко о своих обязанностях перед отплытием. У самого берега присел, зачерпнул пригоршню земли, аккуратно сложил грунт в платок, завязал его и положил в сумку. – Моя земля!

Ладья на вёслах уходила в сторону Ладоги. Вскоре взметнулся красный парус, поймав попутный ветер, и через час только крохотная точка была видна с берега.

– Вот я и кастелян острова со строящейся крепостью, – негромко сказал Бренко, – кто бы мог представить, что пару месяцев назад у меня был один тулуп и драные портки. Русь – страна невероятных возможностей.

– Что ты там под нос бормочешь, воевода? – К Людвигу подошел Яков.

– О смысле жизни. Что там у тебя?

Бренко оторвал взгляд от водной глади и повернулся к сослуживцу. Яков, который каждое своё утро начинал с пересчёта оставшейся казны, продовольствия и запасной амуниции, – в общем, баталер и казначей в одном лице – держал в руках лист гладкой фанеры с привязанным к ней карандашом.

– Алексий зимние обновки привёз. Надо б людям раздать, а то у меня не палатка, а лавка торговая, спать уже негде.

– Вои вшестером в одном шатре спят, а ты в своём один, тебе ли жаловаться? – удивился Людвиг.

Яков прекрасно понимал, для чего ему одному Пахом Ильич выделили палатку с сундуками, а вот их воевода иногда забывал.

– Я не против, пусть и у меня шестеро будут спать, только… и спрос за всё, с шестерых.

– Созови всех, кроме дозорных. Сам-то смотрел, что за обновки?

– А как же, порылся. Надо ж знать, что по описи принял.

– Слушай, – Бренко неудобно было просить, но командир должен подавать пример своим бойцам, а значит, и обмундирование получить первым, – ты мне… это… отложи в сторонку, что на меня причитается, хорошо?

– Уже отложено и принесено. – Яков сделал шаг влево, и за его спиной оказался здоровый вещевой мешок, поверх которого лежала шинель чёрного цвета.

– Что это? – Людвиг развернул шинель с множеством сверкающих золотом пуговиц, обратил внимание на хлястик и стал прикидывать, как на такую красоту напялить кольчугу.

– Сукно хорошее, цвет красивый, сносу не будет, – высказал своё мнение баталер.

– И перед кем вот в этом красоваться? Перед белками? – Шинель вновь была свёрнута.

– Византиец говорил, мол, когда послы приедут или кто важный, слово ещё такое, не наше… ща… парад. Наверное, что-то радостное, я так понял. Вот тогда и надевать это… – Указывал пальцем на шинель. – Тут и картинка, как всё должно быть. Я её на дереве повешу, чтобы каждый мог посмотреть.

– Повесь. По мне так лучше девок бы привезли. Ладно, созывай народ.

Людвиг запихнул наскоро осмотренное прочее обмундирование обратно в мешок, подхватил шинель под мышку и направился в свой шатёр. Вскоре над островом зазвенел колокол, призывая людей собраться. Бренко отчасти был прав. Новгородцы соскучились по женскому вниманию, однако и обновкам порадовались. Лишняя одёжка не помешает. Ночи уже холодные, а с собой захватить тёплую одежду никто не догадался. А ещё он осознавал, что воины должны быть заняты делом, тогда и мысли глупые в голову не лезут, как сейчас у многих: ждут обещанных ушлым торгашом рабынь.

Кое-кто попытался узнать, вычтут ли из жалованья стоимость привезённой амуниции, и, пока ждали речи воеводы, переговаривались друг с дружкой.

– Нет, доплатят, за всё: что на тебе, Пятунька, серебришком плачено. Вот только какова красная цена этому зипуну? – с ехидцей в голосе заметил Злобко.

Яков стоял рядом, ответа на вопрос не знал, но чувствовал, что что-то в нём неправильно, а посему решил пресечь спор, переводя разговор на другую тему:

– Тебе серебра по ряду положили мало, или голову напрочь отморозил, когда в прошлом году в прорубь за топором нырял? Чем-то недоволен?

– Много серебра не бывает. Мне… хватает. Делать-то что с этим? – Ушкуйник приподнял шинель над головой.

– Положи в свой мешок, – как обрезал, сказал подошедший воевода, – когда скажут облачаться, тогда и наденешь. Яков! Пошли людей на рыбалку, да ещё двоих в помощь суздальцам дай, а то притихли они что-то. Остальные, кто не в дозоре сегодня, бегом оружаться. Жирка, смотрю, набрали, совсем обленились. А ну, бегом! Кому сказано.

Дни пролетали незаметно. Торговые суда, стремившиеся к Волхову, завидя башню, старались обходить остров стороной. Память о бывшем разбойничьем гнезде ещё не выветрилась. Лишь лодки местных рыбаков вольготно курсировали, иногда причаливая к берегу: новости передать, поинтересоваться, как дела, а если повезёт, то и улов продать. Вот с таким рыбаком почти на закате и прибыл на Ореховый остров Ощепок, соглядатель Строгана. Пассажир представился приказчиком, которого хозяин послал разведать настроение и нужды островитян. Вроде рядовой случай, но дальше прибрежной косы никого из пришлых не пускали. Даже костра разводить не разрешали.

– Темнеет уже, дозволь православные у вас переночевать? – стал упрашивать Ощепок. – Я и медовушку прихватил.

Дежурившему у пристани Пятуни скользкий норов приказчика не понравился с самого начала знакомства. Понятно, что работа у человека такая, сам в позапрошлом году в лавке торговал, но слишком уж неестественно вёл себя гость. Такому, как говорят: веры ни на грош. Да и мечты поскорее смениться и завалиться на матрац добавляли негатива. Посему общения не получилось.

– В лодке спи. Не велено никого пускать.

– Дай бог тебе здоровья, витязь. В лодочке сосну… придётся одному хмельное пить, не по-христиански это. – Ощепок зевнул и неспешно отправился к рыбацкой долблёнке.

Сменщик Пятуни от предложенной медовухи не отказался, упустив из вида, как добрый приказчик что-то ливанул в бурдюк с питьём. Медовуха была вкусна, пахла травами и приятно согревала, были б на острове коты, то непременно сбежались бы на запах валерианы. Злобко отпил ещё глоток. Ноги стали ватными, остро захотелось присесть. Вот и овчина заботливо разложена, прямо как дома…