Вандербикеры с 141‑й улицы - Карина Ян Глейзер

Это был самый унылый канун Рождества в жизни Вандербикеров. Оконные стёкла угрожающе дребезжали, и в них просачивался холодный ветер. За столом разговаривали в основном взрослые. Дети отвечали на любые вопросы односложно – все, кроме Лэйни, которая смело высказывала всё, что приходило ей в голову.

Аппетита ни у кого не было, и ужин быстро подошёл к концу. Мистер Джит наклонился к Лэйни и что-то прошептал ей по секрету. Когда она кивнула, мистер Джит развернулся к остальным и объявил:

– Мы… подготовили… для… вас… представление. Прошу… внимания.

Паганини сидел за горшком с пальмой. Праздничный бантик, который повязала ему Лэйни, куда-то делся. Кусочком моркови Лэйни выманила его на середину комнаты.

– Пледставляю вам великого Паганини!

Она махнула рукой на Паганини, который в этот момент чистил ушки. Растерянные зрители посмотрели на кролика, не понимая, что происходит.

– Сейчас мы вам покажем, какой он умный! – объявила Лэйни. Оливер поперхнулся водой, и дядя Артур похлопал его по спине.

Лэйни отошла в угол гостиной и крикнула:

– Паганини, КО МНЕ!

Кролик примчался к Лэйни и встал на задние лапки. Зрители восхищённо захлопали и закивали, поражённые тем, что Паганини вовсе не глуховат, как они раньше думали.

– Умница, Паганини! – сказала Лэйни и протянула ему морковку.

– Так и знала, что она его дрессирует, – прошептала тётя Харриган дяде Артуру.

Аплодисменты затихли, и Лэйни продолжила:

– А тепель длугой тлюк!

Она встала футах в десяти от мистера Джита. Паганини поскакал за ней. Мистер Джит достал круглые пяльцы и приподнял над полом.

– Паганини… ПРЫГАЙ! – выкрикнул мистер Джит.

Кролик зигзагами подбежал к мистеру Джиту и изящно прыгнул в кольцо. Мама разинула рот. Папа широко улыбнулся. Даже Оливер остался под впечатлением. Когда восторги улеглись, Лэйни дала очередную команду:

– Паганини, ЛЕЖАТЬ!

Кролик плюхнулся на пол, и длинное ухо упало ему на глаз. Зрители зашлись аплодисментами.

– Последний тлюк, – сказала Лэйни.

Мистер Джит наклонился и поставил перед собой игрушечное пианино.

– Паганини… ИГРАТЬ!

Кролик поднялся и подпрыгнул к пианино. Он опустил лапки на клавиши и нажал сразу на несколько нот, совершенно не сочетающихся между собой. Тут даже младшие Вандербикеры позабыли о своих несчастьях и принялись восторженно аплодировать. Мистер Джит и Лэйни взялись за руки и низко поклонились.

– Браво! Ещё! – крикнул папа.

Джесси взяла цветок из вазы, стоявшей на столе, и бросила к ногам Лэйни.

Паганини тут же попытался его сжевать, но мистер Джит подхватил цветок и передал Лэйни, галантно кивнув. Лэйни раз семь присела в реверансе, а потом подбежала к маме и бросилась в её объятия.

После выступления Паганини поднялся такой шум, что Вандербикеры не сразу заметили настойчивый стук в потолок. Стук ненадолго прервался, а затем возобновился. Мама похлопала папу по руке и спросила:

– Ты слышишь?

Папа, который в этот момент поздравлял мистера Джита с успехом, умолк и прислушался. В потолок снова застучали.

– Мне кажется, это сверху, – встревоженно сказала мама.

Хорошее настроение Изы, возникшее после забавных трюков кролика Лэйни, испарилось как дым. Она сердито посмотрела на потолок. Если бы Иза умела стрелять лазером из глаз, их сосед сверху уже рассыпался бы в пепел. Постепенно все взгляды устремились наверх.

– Что это, папа? – спросила Лэйни.

– Полагаю, это мистер Байдерман, – с виноватым видом объяснила мисс Джози. – Он часто так делает, когда к нам приходят гости. Наверное, мы слишком… шумно себя ведём.

Все с изумлением на неё уставились.

– Байдерман, говорите? – с любопытством уточнил мистер Ван Хутен.

– Он стучит вам в потолок?! – воскликнула мама.

– Долой Байдермана! – крикнул Оливер и вскинул сжатую в кулак руку над головой.

Мисс Джози беспомощно развела руками, словно извиняясь. Снова раздался стук – ещё громче прежнего. По гостиной прокатилась волна возмущения. Иза вскочила со стула. Она схватила скрипку, стоявшую у входа, распахнула дверь и побежала наверх, перепрыгивая через ступеньки. Остальные Вандербикеры высыпали вслед за ней, но никто не помешал Изе постучать в квартиру Байдермана. Дверь распахнулась с жутким грохотом, как будто Байдерман стоял за ней и ждал Изу.

– НУ ЧТО?! – проревел он. Его глаза угрожающе блестели, а закутанная в чёрную одежду фигура возвышалась над девочкой, сливаясь с тьмой в прихожей. Ветер завывал за стенами дома.

Обычно аккуратно уложенные волосы Изы взлохматились в сердитый ореол. Она показала смычком прямо на холодное сердце Байдермана.

– Вы, – заговорила она низким, ядовитым голосом. – Вы ужасный, вредный, злой ворчун! Вы обижаете мисс Джози и мистера Джита. Вы заставляете нас переезжать без всяких на то причин. А теперь ещё и портите нам последнее Рождество в любимом доме!

Иза смахнула волосы с плеча, подняла скрипку, зажмурилась и ударила смычком по струнам. Она играла композицию Эжена Изаи «Фурии», играла резко и напористо, словно бросая вызов собственной ярости, разочарованию, беспомощности, одиночеству. Дом из песчаника дрожал от беспощадного ветра и гневной музыки Изы.

Она играла, потому что Байдерман поступал несправедливо. Она играла, потому что подвела родителей, сестёр и брата. Она играла, потому что Бенни её ненавидел. Она играла, потому что ей предстояло навсегда расстаться с любимым домом. Она играла, потому что поссорилась с сестрой и лучшей подругой, которая была ей дороже всех на свете. Она играла, потому что их операция провалилась и никакой надежды уже не осталось.

Звуки мелодии пронзали песчаник, отскакивали от стен и электризовали воздух. Казалось, всё здание трясётся от страха и холода. «Водяная стена» Джесси зашлась какофонией звона, а затем к тревожной песне китайских колокольчиков примешался лязг металла. Когда стены как будто уже готовы были рухнуть, напряжение спало. Смычок начал двигаться медленно и плавно, словно подчиняя себе необузданных «Фурий». Тихо и незаметно они перетекли в первую ноту «Лебедя» Камиля Сен-Санса. «Фурии» помогли Изе очистить душу от гнева, а нежный «Лебедь» обещал снова заполнить её милосердием.

Ветер за окном улёгся, и песчаник застонал от облегчения. Скрипка начала постепенно затихать, и вскоре в воздухе повисла последняя, невесомая, блаженная нота. Она продолжала растекаться по дому даже после того, как Иза отняла смычок от струн.

Иза открыла глаза. Она уже успела забыть, где находится. Байдерман стоял перед ней бледный как снег, с почти что прозрачной кожей. Иза отложила скрипку и коснулась его руки. Байдерман отшатнулся и посмотрел на неё влажными, несчастными глазами.