Одержимый женщинами - Себастьян Жапризо

Мне удалось в темноте стащить с себя одежду. Сначала блузку, потом туфли, чулки, подвязки. Я передавала ему предмет за предметом через щель в двери, я видела только его руки и плоское обручальное кольцо на пальце. Еще один вопрос, который раньше я ни за что не задала бы ему, но, стаскивая с себя юбку, я осмелела:

– Вы женаты?

– Я же сказал вам, что хочу спать.

Я не настаивала. Передо мной встала проблема, которая очень взволновала меня, когда я листала дурацкие женские журналы в парикмахерской: если вам придется раздеваться перед незнакомцем, что вы снимете в последнюю очередь, что-то в этом духе. Наверное, мне в голову никогда не приходила мысль, что такое может случиться со мной. А может быть, наоборот, она слишком часто меня мучила. Оставались трусики и комбинация. Если я ее сниму, то открою грудь. Я отдала трусики. Сегодня я рассказываю об этом, как ни в чем не бывало, но тогда, увы, все было иначе. Я уверена, что любая женщина поймет напряжение, которое я испытала, даже в тех обстоятельствах, даже лицом к лицу с извращенцем, когда я была вынуждена отдать ему самое интимное, то, что, не снимая, носишь весь день. Но не будем об этом.

Во всяком случае, если он потребует, чтобы я осталась полностью обнаженной, что лучше любых цепей помешает мне убежать в город, то он явно не позволит прикрыться шелковой и насквозь прозрачной комбинацией, в которой я выгляжу гораздо соблазнительнее, чем без нее. Ради чего, принимая во внимание мое положение, подвергаться риску разжечь его желание, пустившись с ним в рукопашную, где он наверняка возьмет верх? Я молча сняла комбинацию и протянула ее.

Затем, прикрыв, как могла, живот и грудь, я стояла в ожидании своей дальнейшей участи. Если он будет насиловать меня прямо сейчас, я решила не сопротивляться. Он положит меня на матрас, я останусь безучастной, не буду плакать, жаловаться, пусть делает, что хочет, я отключу все чувства, как будто умерла или превратилась в деревянную куклу. Я боялась только одного, об этом рассказала моя помощница, уж не помню теперь, почему мы заговорили на эту тему. Якобы чувственные женщины или наделенные особо восприимчивыми определенными частями тела, даже помимо воли все равно получают при этом удовольствие, и именно поэтому изнасилование в глазах закона, даже если в конце концов жертва идет на это добровольно, все равно считается изнасилованием. Тем хуже, если он обнаружит, где именно у меня самое чувствительное место, я все равно себя не выдам, окаменею, умирая от стыда, но он ни за что не догадается, что я испытала.

Он долго не двигался, наверное, колебался. Потом закрыл дверь. Через минуту она снова приоткрылась. Чтобы унизить меня сполна, он протянул мне мусорное ведро с крышкой и сказал:

– Я аккуратно сложил ваши причиндалы. Спокойной ночи. Советую не будить меня, иначе я сильно разозлюсь.

И на этот раз запер меня окончательно. Я услышала, как в скважине поворачивается ключ, потом его шаги – сначала по вестибюлю, потом наверх по лестнице. Сквозь щель под дверью я увидела, как погас свет. И все. Какое-то время я стояла в темноте, прислушиваясь. Хотя я была голой, меня бросило в жар. Часы пробили половину, но я уже не понимала, какого часа.

Я разложила матрас на всю длину чулана и приготовилась ждать, как охотничья собака, повернувшись лицом к двери. Потом начала сомневаться, там ли она находится. Я встала, ощупала стены. Все правильно. Снова легла. Я старалась не думать о том, что со мной произошло, чтобы сосредоточиться на плане возможного побега. Но мне ничего не приходило в голову. Я отгоняла от себя навязчивый образ преступника, его черные глаза, его руки. Наверное, я задремала, но не спала по-настоящему, потому что каждые четверть часа слышала бой часов. Несколько раз я как бы приходила в себя от кошмара, который, как мне казалось, длился часами. Могу сказать, что за кошмар. В нем была сплошная эротика, мне снилось, как он мною овладевает, доводит до изнеможения, уничтожает. Наконец я заснула.

Когда я открыла глаза, сквозь дверную щель пробивался слабый свет. Я лежала, не двигаясь, и прислушивалась. Тишина. Над входной дверью в вестибюле было небольшое окошко, свет, падавший на пол, был неярким, рассветным. Я встала, чтобы посмотреть в замочную скважину. Тут я увидела, что тот, кто считал себя умнее остальных, оставил в ней ключ.

Я еще прислушивалась какое-то время, приложив ухо к створке. Еле слышно тикали неутомимые часы, других звуков не было. Я вернулась к своему ложу. В темноте мне удалось распороть шов наволочки и вытряхнуть оттуда перья. Очень тихо я разорвала ее с двух сторон, чтобы осталась только полоса материи. Медленно и осторожно просунула ее под дверь, почти наполовину, а может быть, и больше. Потом вытащила из волос шпильку и стала проталкивать ключ. Начали бить часы. Я остановилась, но была настолько поглощена своими действиями, что не успела точно сосчитать удары. Кажется, семь, в восемь было бы намного светлее.

Когда наступила тишина, я снова взялась за дело. Мне потребовалось не больше минуты: ключ выпал наружу, но шум падения, хотя и приглушенный тканью, показался мне оглушительным. Не теряя времени, я подтянула материю на себя. Меня захлестывали радость победы, надежда, при этом я старалась не дышать, хотя из дома не доносилось ни звука.

Я должна взять над ним верх. Я обернулась разорванной наволочкой как пляжным парео. Очень осторожно повернула ключ в скважине. Один раз. Второй. Чтобы дверь не скрипела, я рывком открыла ее.

В тот же миг от порыва воздуха вокруг, словно стая белых птиц, закружились перья из подушки, а я закричала от ужаса, мне показалось, что мое сердце вот-вот разорвется: в кресле, стоявшем ровно напротив чулана, расселся беглец – он выглядел совершенно спокойным, хорошо выспавшимся, на губах у него блуждала презрительная усмешка. Тусклый свет, падавший из окошка наверху, придавал этому зрелищу что-то инфернальное.

– Нет, вы только посмотрите на эту лицемерку, – сказал он спокойным голосом.

Я увидела, как он медленно встает. Я не подумала, что нужно спрятаться в кладовке, не попятилась назад, осталась стоять на месте. Я была просто парализована. Он смотрел прямо мне в глаза, а когда подошел близко, одной рукой, безо всякой спешки или грубости, сорвал с меня материю, которой я обмоталась, и швырнул на пол. Я не сделала ни малейшего движения, чтобы помешать ему. Перья взлетели к потолку. Я стояла неподвижно, совершенно обнаженная, подняв голову наверх, у меня только вырвался какой-то звук, похожий на икание. Он поднес ту же руку к моим волосам, вытащил шпильку, и когда я почувствовала, как они упали мне на плечи, я не смогла сдержаться. Я заорала, как сумасшедшая, бросилась на него, стала колотить кулаками – от отчаяния, от беспомощности, от всего на свете.

Он не возвращал удары, а только пытался сдержать меня. Сквозь слезы, застилавшие мне глаза, я уже не видела его, но несмотря на то, что он держал меня за запястья, я продолжала кричать. Я бы кричала так до бесконечности, потому что не могла остановиться, если бы меня не прервал страшный голос, доносившийся снаружи. Он шел из громкоговорителя:

– Внимание! Дом оцеплен! Бандит, перестань мучить женщину или я отдаю приказ на штурм здания.