Сага о бескрылых - Юрий Павлович Валин

продолжения.

— Скорее, он Пришлый, — усмехнулась Лоуд.

— Надо же, чего только не болтают, — десятник удивленно покрутил головой. — И где ты такое интересное вранье берешь?

— Так для тебя стараюсь, хозяин, — оборотень, грациозно поддерживая подол, выскользнула в дверь.

Укс, повалялся, размышляя. Права пустоголовая — отдохнули, пора и развлечься. Два снадобья готовы. С сильным ядом пока не получается — двузубку просто так на рынке не купишь. Ну, пока обойдемся.

[1]

Укс цитирует поэму легендарного местного автора, создавшего свой шедевр в соавторстве с неким Гомером — поэтом, известным узкому кругу специалистов иного мира. Литературоведческая дискуссия о заимствованиях и точном авторстве шести великих поэм не утихает и в наши дни (примечание поэта и редактора Р. Глорской).

Глава 12

ГРУЗ НАНОСИТ ВИЗИТЫ

Храпел жрец с присвистом. Даже не храпел, а всхрипывал с переходящим в тихое «ср-ср-ср-ср». Лоуд намотала на пальцы симпатичный витой, с серебряными нитями, шнурок, позаимствованный в портняжной мастерской. Если вспрыгнуть на спину, захлестнуть горло, то никуда не денется премудрый Игон. Лоуд уже трижды примеривалась: тут ведь главное правильно коленями упереться и сразу как следует удавку затянуть. Нет, не фрухт, рановато затягивать. А ведь надоел ужасно. Забылся, ведь не наложница, приличный оборотень у него в постели, меру нужно знать. Лоуд со вздохом сбросила петли шнурка с пальцев, вернула украшение на запястье. Может, кому из людишек и простеньким этот браслетик кажется, но душу греет.

— Ср-ср-ср-ср…

Хорошее снотворное выжрал. Пусть спит, сегодня пустоголовая оборотень гулять идет, развлечения будут.

Лоуд приняла облик полусотенника — приятен был покойник, что ни говори. Не женское, конечно, тело, но довольно удобное. Штаны жреческие на нем вполне прилично сидят, рубаха тесновата, да тут идти недалеко.

Галерея, лестница, окно первого этажа, по ночному времени тщательно закрытое ставнями, но сейчас крюк откинут, в тонкую щелку лунный свет щемится, по полу нежится.

— Что так долго?

Грузчик стоял в тени: тонкий, без пуза, сам на лунный луч похож. На темный луч Темной Сестры.

— Так я почти замужем, — оправдалась оборотень. — Здесь его, ублёвка, поцелуй, там сосни, зад почеши, пиво поднеси. Пока заснул, урод.

— Благословило Святое Слово человека, светлым счастьем одарило. И ведь жив до сих пор, — покачал головой Укс.

— Сама удивляюсь. Не поверишь, пальцы кусала, так зацеловать благодетеля хотелось.

— Поверю. Лезь, покусанная, — десятник распахнул ставни.

Лоуд выбралась в лунный свет, соскользнула на камни мощеного двора. Укс уже по двору нес лестницу. Перебрались через стену…

На пустынной улице Лоуд поинтересовалась:

— Ската решил не брать?

— Да что его беспокоить? Пусть спит.

— На стреме бы постоял. Домище там огромный, зашуметь могут.

— Да Скат сам обеспокоится, если сообразит что нам не только серебро нужно. Шпионы, они такие мнительные.

— Ну, тебе, хозяин, виднее. Главное, все снотворное на своего никчемного дружка не изведи, — Лоуд протянула руку.

— Думал, сразу вцепишься, — заметил десятник, передавая ножны с ножом. — Или еще клиночек заимела, успокоилась?

— Не, это любимый, — оборотень повесила оружие на пояс.

Дом купца и правда был велик: два этажа, оба просторные, углом на площадь дом выходит. Зажиточный человек, но неосторожный: приказчиков на ночь отпускает, слуги в малом крыле ночуют, рабы в подвале, во дворе всего-то двое сторожей. Самого купца Лоуд в лавке видела, а Грузчик днем здесь погулял, домом и двором полюбопытствовал. Не должно быть проблем.

Вдали стучала колотушка ночной стражи, спал город Хиссис, словно и войны не было. Обманываются горожане, Логос-созидатель нашептывает — никогда не заканчиваются войны с людишками.

Направились прямо к воротам. Лоуд двинула по массивному брусу кулаком:

— Вы, бараны пьяные, спите что ли? Отворяй!

Укс встал вплотную к стене, а оборотень уже приняла малоприятное купеческое обличие: дородное, если не сказать жирное, с окладистой бородой — и как такую носят? — в момент вся шея зачесалась!

Послышались шаги, изнутри осведомились:

— Кого еще нелегкая принесла?

— Принесло⁈ Меня⁈ Да ты… Морду разобью, дармоед ленивый…

— Хозяин⁈ — стукнуло оконце в калитке.

— Ошалел⁈ — рявкнул купец-оборотень на выглянувшую смутную рожу. — Я и выйти не успел, уже заперлись, бездельники.

— Да как же так? Мы же…

Мелькнул свет фонаря.

— Не узнаешь, что ли? Совсем умишко проспали, — обозлилась Лоуд-купец.

— Да мы ж не видели, — наконец, лязгнул засов, калитка приоткрылась.

Оборотень, свирепо скребя бороду, шагнула во двор, свободной рукой ударила ножом сторожа в живот. Клинок вошел хорошо — над ремнем. Резкое движение вверх, располосовало рубаху и плоть. Глупый ющец только охнул. Лоуд зажала ему рот, глянула в глаза. Мимо бесплотной тенью скользнул Грузчик — метнулся ко второму сторожу — тот перепугано пятился, выставляя перед собой фонарь.

— Во… — крик оборвался, так и не начавшись. Тихо стукнул о камни поставленный десятником фонарь.

…Из взрезанного живота клубком полезли потроха, сторож ухватился за скользкий клубок двумя руками, глаза раскрылись еще шире. Не верит. Оборотень ударила ножом в грудь, повернула клинок — из человека словно кости вынули, на дворовые камни лег.

Трупы посадили на лавку под кривым персиковым деревом, прислонили к стене. Укс поставил под ноги мертвецам фонарь, глянул на кровавую полосу:

— Почище делать нельзя?

— Тепло нынче, сейчас кровь свернется, блестеть не будет, — сказала Лоуд, нежно вытирая нож. — Слушай, хозяин, а почему они не верят? Остриё уж изнутри в хребет уперлось, а он все удивляется, жить хочет.

— Не всегда. Бывает и кого поумнее встретишь. Не болтай, только начали…

Ключи сняли у сторожа с пояса — Укс возился недолго, замок двери дома поддался.

— Хорошие хозяева, засовы смазывают. И дверь красивая, — заметила Лоуд, трогая резьбу на косяке. Напарник молча подтолкнул.

Внутри было душновато, пахло благовониями и чем-то сладким. Дарки поднялись по лестнице: Лоуд чувствовала себя неуклюжей — сапоги шуршали-скрипели, а невесомого Грузчика здесь словно и не было — тусклый блеск кинжала сам собой в полутьме скользит. Умеет синеглазый свои легкие кости двигать…

— Фрррр-фрррр… — доносилось из-за двери. Судя по властному храпу: хозяин. И дверь в завитушках подсказывает — хозяин. Укс опускается на колени перед замочной скважиною. Интимно (да, есть такое красивое слово) к делу приступает. Ключа у ночных гостей нет, но есть отмычка. Десятник, отстраненно глядя в сторону, нащупывает гибкой проволокой хитрую задвижку. Губы беззвучно что-то шепчут — наверное, опять древнюю складную сказку декламируют.

Едва слышный скрип металла — поддается засов…

У, крабье вымя, да как же они спят в такой духоте? На широкой кровати двое: храпит на шелковой подушке лысая башка, в свете ночного светильника видно как раздувается борода от мощного дыхания, поближе к стене сопит супруга хозяина.