Зимняя гостья - Сара Морган

присел рядом с дочерью.

– Будет еще один снеговик?

– Будет собачка. – Таб похлопала по холмику, придавая ему форму. – Ему же одному скучно.

Майкл поднялся на ноги и улыбнулся жене:

– Вы с мамой идите, позавтракайте.

– Нам некуда торопиться.

– Иди. – Майкл посмотрел многозначительно. – Лови момент.

Он явно намекал, что стоит проводить больше времени с мамой, и он прав, к тому же все складывается хорошо.

– А где Саманта?

– Недавно видел ее, она шла в библиотеку. Между прочим, там великолепное собрание книг. У нее встреча с Броди, потом, полагаю, он будет показывать ей поместье.

Интересно, сестра до сих пор обижена? Что она скажет вечером, после того как проведет весь день с Броди? Удастся ли ей преодолеть смущение из-за постоянно повторяющихся неловких ситуаций?

– Я побуду здесь, пока Таб не закончит лепить собаку.

– Иди, я с ней останусь. – Майкл обнял и поцеловал жену.

– Хватит целоваться. – Таб вставила два маленьких камушка туда, где на морде должны быть глаза. – Знаешь, бабуля, они постоянно целуются.

Элла совсем забыла о присутствии мамы и сейчас, покраснев, отошла от мужа подальше, а тот нагнулся и протянул дочери веточку для хвоста.

– Твой папа любит твою маму, и в поцелуях нет ничего плохого.

– Это противно.

– Противно? Думаешь, целоваться противно? – Майкл сделал страшное лицо, зарычал и потянулся, чтобы поцеловать Таб в шею.

Она взвизгнула, попыталась убежать, потом захохотала так, что повалилась на спину в снег. Майкл подхватил ее на руки, а Элла наблюдала за ними, качая головой и не зная, злиться ей или смеяться.

– Теперь она вся в снегу, Майкл.

– И ей это нравится.

Элла принялась отряхивать куртку Таб, потом сняла шарф и повязала ей.

– Так тебе будет теплее, – объяснила она и покосилась на мать.

Лицо Гейл выражало такую муку и боль, что Элла чуть не задохнулась. Даже в больнице она выглядела не такой несчастной и растерянной. Мать шла по жизни уверенно, как настоящий боец, гладиатор, никогда не позволяющий себе эмоции и срывы, оттого Элла и привыкла считать, что мама совсем не испытывает чувств. Почему сейчас у нее такое лицо? Причина в Майкле и Таб?

– Мама? – осторожно спросила Элла, а затем, не увидев реакции, повторила громче.

Гейл несколько раз моргнула и посмотрела на нее:

– Прости, ты что-то сказала?

– Я? Ничего… – Она не сможет понять состояние матери, когда рядом визжит и хохочет Таб, для этого надо остаться наедине и в тишине. – Знаешь, Майкл, я захотела есть. Ты прав, оставайтесь здесь с Таб, мы с мамой пойдем завтракать. Встретимся позже.

Она пошла в сторону дома, Гейл последовала за ней.

Получится ли поговорить с мамой? Раньше они никогда не обсуждали чувства друг друга. Как вообще начать этот разговор?

«Послушай, мама, ты выглядела так, будто твой ребенок умер у тебя на руках. Что с тобой случилось?»

Неожиданно Гейл заговорила первой:

– Он хороший отец.

– Майкл? Самый лучший. Веселый, с удовольствием проводит время с Таб. Ей очень повезло.

– М-м-м… А тебе?

– Мне? Разумеется, мне тоже повезло. Почему ты спрашиваешь?

– А почему нет? Ты же моя дочь. Твое благополучие по-прежнему беспокоит меня, несмотря на то что ты выросла и создала свою семью.

– Я должна была рассказать тебе о Таб. И о Майкле.

– Я бы очень этого хотела, но понимаю, почему ты не сделала. – Гейл подняла воротник пальто. – Я тебя не виню.

– Не винишь?

– Нет. Я плохо поступила в нашу последнюю встречу, обидела тебя и прошу за это прощения. Я всегда желала лишь одного – защитить тебя и твою сестру. Я, собственно, и не ждала, что вы меня поймете.

– Так помоги нам. Помоги понять тебя. – Элла остановилась, до дома идти минут пять, не больше, и она не хотела, чтобы столь важный разговор так быстро был кем-то прерван. – От чего именно ты нас защищала? Это из-за папы? Конечно, мне не понять, как тяжело потерять в столь юном возрасте любимого мужчину, но я вполне понимаю желание женщины защитить ребенка.

Может, с этого и стоит начать? С того, что их объединяет?

Гейл обернулась и посмотрела на Майкла и Таб.

– Во время нашей последней встречи ты, должно быть, уже была беременна.

– Да. – Мама решила просто проигнорировать ее вопрос?

– Понятно, почему ты была такая ранимая и эмоциональная и почему Саманта так тебя оберегала.

Гнев медленно нарастал, грозя уничтожить ее самообладание.

– Я была слишком эмоциональна, потому что… – Потому что ты меня обидела. Надо сдержаться. Никаких обвинений. – Наш разговор меня расстроил.

– Я волновалась за тебя. Меня расстраивало, что ты никак не можешь найти работу по душе. До того как стать учителем, ты поменяла четыре места за два года.

– Но это помогло мне понять, чего я хочу на самом деле: что хочу стать учителем. Прости, что разочаровала тебя, ты же видела меня врачом или юристом.

– Для меня было важно, чтобы ты получила профессию, которая даст финансовую независимость и уверенность в завтрашнем дне. Ты меня не разочаровала, а напугала.

– Напугала? – Они стояли настолько близко, что плечи их почти соприкасались, но все же были далеки друг от друга.

– Ты сама мать. – Гейл посмотрела прямо в глаза Элле. – И понимаешь, что значит страх за ребенка, знаешь природу стремления защитить его от несправедливости мира. Потом приходит осознание, что не сможешь всегда оберегать дитя, и решаешь привить ему те навыки, которые позволят бороться и выстоять. Я пыталась дать вам все, что для этого нужно. Я научила тебя плавать. К тому времени, как надо было идти в школу, ты бегло читала. Я водила тебя в школу боевых искусств, чтобы ты умела владеть собой и быть стойкой.

Элла вспомнила, сколько раз пыталась убедить мать, что хочет заниматься балетом.

– А я грезила балетом.

– Я не могла позволить себе оплачивать и балет, и боевые искусства. Я выбрала то, что полезнее. Танцуя, нельзя выбраться из сложной ситуации. – Гейл переступила с ноги на ногу. – Меня пугало не то, что ты выбрала профессию учителя, а что она будет не последняя. Пугало, что ты непостоянна, не настроена усердно трудиться. Необходимо было заставить тебя сделать выбор, чтобы ты стала самостоятельной и начала строить свою жизнь.

– Я хотела найти работу, которая станет для меня удовольствием.

– Удовольствием счета не оплатишь.

– Жизнь – нечто большее, чем оплата счетов. Хотя я тебя понимаю, лишиться мужа – большая трагедия. Она, вероятно, тебя изменила, появился страх за будущее.

– Так и было. Не стоило полагаться на твоего отца в финансовом плане.

– Почему ты никогда о нем не рассказывала?

– Что, прости?

– О папе. Ты ничего о нем не рассказывала. И о замужестве тоже. Мы с Сэм только вчера вечером узнали, что ты провела в Шотландии медовый месяц.

– А зачем вам это знать?

Неужели она не понимает?

– Я уже думала об этом. Здесь тебе особенно трудно? – Элла коснулась руки мамы. – Я права?

– Трудно?

– Место навевает воспоминания. – Мать промолчала, и Элла продолжила, чтобы разговор не закончился сам собой: – Должно быть, то время было волшебным.

Гейл отвернулась и посмотрела вдаль.

– Я запретила себе думать о нем.

– Потому что тебе больно?

– Потому что вспоминаю, какой я была тогда глупой. – Мама оттолкнула руку Эллы и пошла к дому.

Глупой?

– Любовь – не глупость, мама. – Элла поспешила следом. – Любовь – самое важное, что есть в жизни.

– О, Элеонора… – Мать остановилась и повернулась к ней. – Я надеялась, к этому возрасту ты станешь более практичной и здравомыслящей, оставишь наконец романтические фантазии. Жаль, что этого не случилось.

Восемь минут. Разговор длится всего восемь минут, а они опять близки к конфликту. Она опять ощущает себя ребенком, чье мнение никогда не учитывалось. При этом мама никогда не рассматривала вариант, что у них просто разные мнения по какому-то вопросу, она уверенно заявляла, что дочь ошибается.

Никаких дискуссий не было и быть не могло. Гейл не воспринимала взгляды, которые отличались от ее собственных, лишь осуждала их и сразу отвергала.

Внутренний голос подсказывал Элле отступить, не ввязываться в спор, сохранить душевное равновесие.

Внезапно она вспомнила, с каким выражением лица мама наблюдала за Майклом и Таб. Она что-то чувствовала. Что-то, о чем не желала говорить.

Получается, Элла, как в сказке братьев Гримм, пытается найти дорогу из леса по разбросанным хлебным крошкам и не знает, куда они ее приведут, хотя понимает, что куда-то все же выйдет. Она готова была идти, даже рискуя оказаться в тупике.

– Тебе было очень тяжело воспитывать двоих детей, оставшись вдовой. Но ведь потеря близкого человека не означает, что его не надо любить.

– Элла, прошу, хватит… – Мама выглядела уставшей. – Ты даже не представляешь, о чем пытаешься судить.

Всего час назад Элла была