Роман. В письмах - Оксана Цыганкова

что что-то в твоей жизни так кардинально поменялось.

Узнала я через месяц. Сказать, что удивилась – ничего не сказать. Хотя это многое объясняло. Я сидела в своих инсайтах притихшая. По-моему, это и есть конец света. Благо мы все детство в мафию играли, и держать лицо было вполне себе выработанной привычкой. Если я хотела скрыть эмоцию, никто ее не видел. Тем более свою эмоцию по этому поводу я вообще не могла осознать. Это как в «Театре» Моэма, когда Джулия решила все-таки сблизиться со своим давним поклонником, он просто впал в кататонический ступор. Моя картина мира, то, что было единственной константой, сейчас летело в тартарары. Это была какая-то новая реальность.

Мы еще раз встретились через месяц. Ты в очередной раз удивил меня тем, что узнал запах моих духов. Мы много смеялись на какие-то пустяки. О себе ты ничего не рассказывал, я не спрашивала. Потом мы попали в компанию и больше не разговаривали. Ничего светлого и романтического между нами больше не было. По непонятным мне причинам.

Я не знаю, почему ты стал на меня огрызаться. В этот раз я точно ничего специально не делала. Для меня твои реакции были неожиданными. Ты был как ежик. И я решила тебя не трогать. Не хочешь общаться, значит, не хочешь. Не первый раз. Я тебе писать перестала. А сам ты мне никогда не писал.

Письмо 27

Я понеслась по своим карьерным высотам.

Родители моих особистов стали спрашивать, не будет ли летом продолжения на роликах. На роликах я не каталась вообще. И не планировала, но мысль в голову попала. Я неосторожно спросила у Руслана, моего почти отца, будет ли он вести курс по роликам в Москве через пару месяцев, на что он сказал, чтобы я пошла на ярославские через неделю. То, что я не стояла на роликах вообще, его не смутило. А я ему доверяла. Сказал иди – я пошла.

Я сломалась на второй день. Из всей группы сдающих не каталась только я. Мне даже догнать их было тяжело, не то что понять, что делать нужно. Тем более Руслан провел первый день и уехал на два дня в Москву. Курс вели стажеры. Им со мной было не справится. Для меня личность препода – это ключевое.

Я плакала из-за того, что я такое днище уже на второй вечер. Я бы точно бросила на следующий день, но Руслан вернулся на полдня раньше и успел меня перехватить. Я опять ему поверила. Он дотаскивал меня до сдачи и поддерживал морально. Через день я рыдала.

Удивительно, но во всем моем кризисе дном, от которого отталкиваешься, чтобы выпрыгнуть, оказалось именно это. Не уход Сережи. Не то жесткое нападение на Шри-Ланке. А то, что у меня не получается научиться кататься на роликах. Нет, я не разозлилась, не доказала всему миру. Я кое-как сдала на категорию и зашвырнула ролики куда подальше. Чтобы катать с моими детьми, мне не обязательно было ролики надевать. Руслан пару раз спросил, почему я не катаюсь и отстал. Что-то там себе на подкорочку записал.

Все лето я проработала со своими особистами. И уехала в Италию. Я мечтала о Ватикане и наконец, смогла туда добраться. Да, у меня же был день рождения, и ты меня поздравил. Так что мы опять общались. Когда я получала визу, мы даже встретились. Я там накосячила при заполнении документов, поэтому слегка заморачивалась, дадут ли мне шенген. Попросила тебя рядом со мной посидеть, ты не ожидал и напрягся. Так и сидел с прямым позвоночником, пока мы из кафе не вышли. Когда вышли, держал дольше, чем было бы просто на прощание, и в глаза смотрел. Ну ничего я с тобой не понимаю. Безопасно? Я же уже уезжаю…

А, еще этот год я для себя объявила годом обиды. Я разрешила себе обижаться. На любую ерунду. На кого угодно. Я взращивала в себе свою собственную ценность. Училась ее осознавать. И легко расставалась с людьми, с которыми понимание моей ценности не совпадало.

Люди, наверно, сильно удивлялись. Терпение было моим вторым именем. Мы на каком-то интенсиве технику делали, говорят, там все кричат, а я даже не терпела. Ну больно. Ну ощущение. Чего орать то? Мне потом высказали за мое терпение. Правильно, конечно, высказали.

Так вот, я решила эту ситуацию исправить. Начать осознавать свои обиды. У меня же совсем границы стерлись. Поэтому я разошлась. Обижалась вполне себе вслух. Перья во все стороны летели. Своеобразный фильтр. Кто останется, тот останется. Тема границ была болезненной еще со Шри-Ланки. Много кто огреб в то время. Те самые нужные и родные на меня не обижались. Принимали со всем моим чудачеством. Позволяли все.

По осени ты в очередной раз что-то нарычал. По-моему, даже письменно. И я решила, что хватит. В топку. Я удалила твой телефон. Чтобы не было соблазна тебе написать. Или отправить какую-нибудь хорошую фотографию. Не хочу больше. Мы оба выжили, у каждого своя жизнь, что еще нужно? Друзьями? Это вообще не про меня.

Когда мы расставались с Сережей, через несколько дней он что-то обозначал про «не хочу тебя терять, давай останемся друзьями». Понятно, не хотел. Где он еще такой источник света найдет. Я спросила, самому то ему не смешно? Он же не может понимать, что это нереально. Это не потому что я обиделась. Я вот вообще не обиделась. Я так боялась повторения твоей истории, что была крайне осторожна в высказываниях. Человек так себя разрушал, что мне даже добавлять не надо было. Иногда мне кажется, что я понимаю Бога. И очень хочу его поддержать. Я просто физически чувствую, как он смотрит на нас. Дает нам уроки, исполняет наши желания и качает своей седой уставшей головой, видя, как мы себя разрушаем. Он делает все, чтобы мы были счастливы и осознаны, а мы все больше ропчем, косячим и сетуем.

Просто дружить мне с Сережей не о чем. Очень разные.

А вот с тобой такая же история, но в другую сторону. Ну не будем мы с тобой друзьями. Всегда будет что-то еще. За пределами поздравлений два раза в год. Я в тот год это четко осознала. Мне не нужны были люди с поздравлениями. Мне нужны были в жизни живые люди. Я тогда начала говорить тебе, что не хочу встречаться в кафе, лучше погулять где-нибудь. Ломала схемы.