Слова, из которых мы сотканы - Лайза Джуэлл

Через три дня пришло письмо. Робин даже не надеялась, что это может быть ответ из реестра родственников по донорской сперме. Выходные тянулись невыносимо медленно, и Робин как будто ступала по битому стеклу, когда представляла Джека, слоняющегося по своей светлой квартире и чувствующего себя потерянным и одиноким. Робин нетерпеливо вскрыла письмо и увидела результат. Одно совпадение: женщина. Робин не стала читать дальше. Письмо упало на пол, а она тяжело привалилась к нижней ступеньке лестницы. Робин чувствовала, что медленно сходит с ума. Две недели назад, пока она не увидела в отражении Джека собственное лицо, она пребывала в нирване. Две недели назад Робин точно знала, кто она такая и куда направляется, и рядом с ней был мужчина, который собирался помочь ей попасть туда. Теперь она сбилась с пути и упала лицом в придорожную канаву. Робин чувствовала себя искаженной и бесформенной, как будто все углы и нюансы ее внутреннего «я» внезапно пошли вкривь и вкось. Общество Джека уже ослабило ее прежнюю связь с родителями. Знакомство с ним открывало жизненные возможности за пределами бытия «дочери». А теперь она снова была в родительском доме, снова стала «дочерью». Это было не то место, где ей хотелось находиться. Она распробовала вкус взрослой жизни, но упустила добычу. Робин хотелось вернуться к Джеку, но она не могла. Она не могла даже рассказать ему, почему не может вернуться, поскольку это выведет его из себя. А между тем единственный шанс привести свой разум в порядок оказался большой пустышкой. Женщина. Проклятая, мерзкая, ужасная женщина.

Робин посмотрела на письмо, позабытое на полу. Она была озлоблена на реестр родственников по донорской сперме, но еще больше она злилась на женщину, называвшую себя ее генетической родственницей. Бесполезно. Бессмысленно. Какой-то вероломный сговор с целью разрушить ее жизнь. Потом Робин обозлилась на мужчину, который был донором спермы. Он был дрочилой. Буквально, фигурально, в любом смысле слова. Что за мужчина, который раздает свою сперму незнакомым людям? Что за мужчина, который позволяет воспроизводить свою ДНК и рассеивать ее по миру, даже не оглядываясь на то, что он сотворил? Что за мужчина, который может забросить своих потомков, швырнуть их в воздух, словно колоду карт, а потом уйти и даже не посмотреть, куда они упали?

Всю свою жизнь Робин была благодарна этому мужчине. Всю жизнь она возносила его на пьедестал, восхищалась им и поражалась его альтруизму. Аль-тру-изм: первое трехсложное слово, которое она усвоила в детстве. Она родилась благодаря альтруизму. Ну да, конечно. Этот парень был не лучше, чем какой-нибудь Ромео из маленького городка, разбрасывающий свое семя в соседней деревне без каких-либо мыслей о последствиях. Идиот. Самовлюбленный, недальновидный, тупой и жестокий кретин.

Пока эти сердитые мысли кружились у нее в голове, Робин обнаружила, что безутешно рыдает. Все поднялось на поверхность: ее несчастные сестры, ее родители, так и не избавившиеся от пережитых травм и затаенной печали, как бы Робин ни старалась сделать их радостными и гордыми; ее замечательный Джек, одинокий в своей квартире, которую он предложил ей, и гадающий, почему она больше не хочет любить его.

Робин проплакала около тридцати минут. Она не плакала с тех пор, как ей исполнилось семнадцать лет. Робин не любила плакать. Это было не в ее стиле. Но эти слезы давно запоздали и были явно необходимы, а в доме было пусто, поэтому она позволила им течь столько, сколько понадобится. Ее остановил звук дверного колокольчика. Она заморгала и уставилась на парадную дверь. Кто это мог быть? Днем Робин никого ждала, кроме почтальона, а он уже приходил. Она вытерла глаза салфеткой, критически изучила свое покрасневшее лицо в зеркале рядом с дверью, а потом осторожно спросила:

– Кто там?

– Робин? – Это был женский голос, громкий и ясный.

– Да. Кто это?

– Это Сэм, мать Джека. Ты можешь впустить меня?

– Ох, – прошептала Робин.

Она снова посмотрела на свое отражение. Да, она выглядела как девушка, которая проплакала полчаса. Нужно найти какой-то предлог.

– Подождите минутку! – обратилась она к запертой двери и поспешно подвела глаза и пригладила волосы. – Я сейчас!

Робин открыла дверь и изо всех сил постаралась изобразить нормальную улыбку.

– Привет, Сэм! – сказала она. – Что вы здесь делаете?

Сэм как-то странно, почти покровительственно посмотрела на нее.

– Ты знаешь, почему я здесь, – сказала она.

Робин нервно рассмеялась.

«Ну, вот оно, – подумала она. – Вот оно».

– Правда? – непринужденным тоном спросила она.

– Разумеется. Так ты собираешься пустить меня в дом или нет?

Дин взял у Томми протянутую стопку и осушил ее одним глотком. На вкус это было как бензин, как парафин. Жидкость обжигала горло, выпускала пар из ноздрей, звенела в ушах. Она притупляла все мучительные отростки его сознания. Дин глубоко вздохнул и откинулся на спинку дивана, и мир снова отступил прочь от него, хотя бы на несколько мгновений.

Томми был его кузеном. Последние четыре года он служил в армии, а теперь вышел в отставку и вернулся в Лондон. Самое подходящее время. Дин и Томми выросли вместе, а такие люди, по мнению Дина, всегда могут хорошо поладить друг с другом. Сейчас он как раз нуждался в легком собеседнике. Томми был красавцем в их семье. Дину нравилось гулять с ним в городских пабах, поскольку сочетание смуглых, почти неземных черт с бойцовской геометрией лица (если честно, он не мог быть никем иным, кроме солдата) производило очень внушительное впечатление. В отличие от Дина, Томми любил беседовать с девушками, знакомиться с ними, льстить им и обхаживать. Дину нравились девушки, но он не любил болтовню и увещевания, обычно необходимые для того, чтобы получить желаемое. Вместе они с Томми составляли хорошую пару.

Весь день они говорили о службе Томми в Афганистане: пули, грязь, ночи под звездами, проведенные в гаданиях, удастся ли дожить до рассвета. В его речи было много жаргонных словечек: эвакуатор[26], СКАД[27], вертолето-вылет. Это мало что значило для Дина, зато он мог отвлечься от собственных забот. Последние два часа он прожил в мире, где младенцы погибали под пулями снайперов, а не ждали, пока их заберут домой из клиники, где мужчины были мужчинами, а женщины просто выпадали из поля зрения. Это было хорошее место. Но теперь, когда Томми замолчал и уставился куда-то перед собой, Дин понял, что военное шоу практически закончилось. После короткого молчания Томми вздохнул:

– Моя мама рассказала мне о том дерьме, которое здесь произошло. Хреново, парень, иначе не скажешь. – Он грустно покачал головой.

Дин кивнул.

– Сколько ей было?

– Скай?

Томми кивнул.