Я - убийца - Фридрих Незнанский

Встречу Лика назначила в актерской комнате возле третьего павильона. И обещала, что Нюшка встретит и проводит.

Нюшка действительно оказалась на проходной. И выдала Юрию Гордееву не разовый, как обычно, а месячный пропуск, этакую жалкую картонку, но с автографом – подписанную самим великим Вадимом Викторовичем.

– Во время отсутствия Татьяны Федоровны сам Вадим Викторович согласился временно поддержать нашу так поредевшую администрацию, – доверительно сообщила Нюшка по пути к третьему павильону.

«Пока Татьяны нет, – отметил про себя адвокат, – нужно попытаться залезть в документы. Если она их хранит на студии. Если старичок бухгалтер подпустит. Надо бы к нему найти подход. Ведь наверняка есть какая-то щель между ним и Татьяной?»

– Наш-то бухгалтер уволился, – радостно доложила Нюшка. – Испугался, что Татьяна убежала.

«Есть! Вот туда мы и…»

– Лилия Никитична сейчас много снимается? – вслух спросил он у ассистентки режиссера.

– Вадим Викторович запрещает ей сниматься у других режиссеров. Просто нет достойной режиссуры. Если будет, только тогда… А пока… Сниматься в параше – только свой имидж губить. Репутация актера – дело тонкое. Один раз покажется в какой-нибудь гадости – и пиши пропало. Обратной дороги нет. К популярности, к любви народной. А на вас, на наших зрителях, – улыбнулась адвокату Нюшка, – и держится все наше могучее дерево искусства и кинопроизводства.

– Складно получилось. Целая лекция. Спасибо.

– Вот дверь в актерскую комнату, – показала Нюшка. – А я пошла. У меня столько всего! Голова кругом идет!

Актерская комната представляет собой большую гостиную с широкими кожаными диванами образца начала сороковых. Тут и небольшая кухонька с большим холодильником и крошечной плитой, чтобы актеры, не отвлекаясь, специально не отправлялись бы в гриме и в костюмах в шумную столовую, но всегда в перерыв или во время установки света могли бы подкрепить себя горячей пищей и чайком.

Стены и диваны этой знаменитой комнаты третьего павильона наверняка помнят веселые компании прославленных театральных стариков, которые тут праздновали «первый крупняк» на картине, когда по киношному обычаю любой актер после съемки первого на этой картине крупного плана должен был поставить выпивку и угощение съемочной группе. И прежде всего – операторам. У актеров, а тем более у знаменитых, народных (во всех смыслах слова), всегда было множество уважительных поводов и причин, чтобы собраться счастливой компанией за обильным столом, потешить друг друга забавными байками, анекдотами, казусными случаями из театральной и киношной жизни.

– Лика скоро появится, – навстречу Гордееву поднялся с дивана высокий старик с выразительным лицом старого князя. – Мне поручено развлекать вас до ее прихода. И отвечать на любые ваши вопросы. В какой сфере вы хотели бы проэкзаменовать меня? Прошу вас, садитесь сюда. Мне отсюда будет легче рассматривать вас. Сегодня у моих глаз разгрузочный день, я без очков. Забыл случайно. А студийный шкафчик у меня отобрали. Картина закончена, актеров снова в сундук.

– Спасибо. – Гордеев сел на указанное место и оказался напротив окна, на свету, а собеседник его в тени, темным силуэтом на ярком заоконном фоне.

Юрия немного взволновала встреча с таким известным, всемирно прославленным актером, возможность вот так запросто поговорить, его предложение задавать любые вопросы.

– Для завязки разговора, – бархатным голосом начал Андрей Андреевич Оголенский, – я расскажу немного о себе.

– Андрей Андреевич, все вас прекрасно знают, – тихо признался Гордеев. – Весь мир знает ваши фильмы.

– Фильмы не мои, как выяснилось, а государственные. Мне за них ни копейки сейчас не платят, хотя сейчас продают по-прежнему. Это раз. Во-вторых, вы знаете меня только по… одной роли. По главной роли моей жизни – по актерству. Все мои отдельные и раздельные роли во всех спектаклях, фильмах, актерских союзах и правлениях, фестивалях и прочая, прочая, прочая складываются в одну большую – актерство. Но этим не ограничивается полнота моей личности. Я мог бы вам рассказать много любопытного. Но… Вам, наверное, интереснее будет, если я расскажу о своей роли на этой картине?

– Да, да! Очень любопытно!

Андрей Андреевич поднялся и направился к плите:

– Вам кофею или чая?

– Чай, если не затруднит.

– Нисколько. Кофей у нас растворимый, а чай в пакетиках. Никаких рецептов, никакого творчества.

– Зато быстро, удобно, технологично.

На старинный полированный стол перед гостем Андрей Андреевич поставил два стакана в серебряных подстаканниках, серебряную сахарницу и такую же сухарницу с маковыми сухарями.

– Какие приятные вещи, – Юрий Гордеев взял изящную чайную ложечку.

– Реквизит, – пояснил Оголенский. – После революции, как рассказывали наши старики, экспроприированное у буржуев добро распределяли прежде всего по общественным организациям. Вот кинодеятели и подсуетились, выписали якобы для съемок. В качестве реквизита. Большую часть, естественно, тут же разворовали. Списали. Но кое-что… Сохранилось. Чудом, можно сказать. Теперь мы, актеры, с помощью таких добрых старых вещей… Настраиваемся. На подлинные чувства и мысли. На большое и серьезное искусство.

– Никак не могу сообразить, а в этой картине какую роль исполняли вы, Андрей Андреевич?

– На мавра я не потянул. Уже. Остается только…

– Не представляю!

– Яго.

– Яго? – поперхнулся от удивления Гордеев. – Так вы же!.. То есть, я хотел сказать, что вы для нас… для зрителей!

– Знаю, голубчик, знаю. Это называется «шлейф положительных ролей». На это-то и рассчитывает режиссер. Добрый и порядочный Яго! Каково?

– Вот это да! – восхитился Гордеев.

– Текст тот же. Но исполнитель! Это мощный прием. Представьте себе, в прошедшем веке была постановка «Евгения Онегина», где Онегин был горбуном! Вообразите себе – письмо Татьяны! Его благородный отказ… Дуэль с Ленским!

– Все получает совершенно иной смысл!

– Вы поразитесь, мой юный друг, еще больше, когда узнаете, что в нашей постановке мой Яго – гомосексуалист! Влюбленный в негра. Отелло. Вам раньше не казалось странным, что Яго ни с того ни с сего, без причины начинает за что-то мстить невинной девочке Дездемоне?

– Мне кажется, у Шекспира было что-то насчет платка, – наморщил лоб Юрий, стараясь вспомнить причину подлого поступка традиционного, шекспировского Яго.

– Не верю! Не убедительно! А вот у Локтева – убедительно. Общечеловеческая страсть – ревность! Яго влюблен в Отелло! Как раньше никто не обратил на это внимания? Именно это и зашифровано у Шекспира! В свое мрачное время он, конечно, не мог открыто об этом заявить, но теперь, когда многие замечательные, достойные люди, ранее вынужденные всю жизнь скрывать свою исключительность, непонятность и враждебное неприятие серого обывателя, теперь сбросили маски!.. И что же произошло с нашим обществом?