Русские уроки истории - Дмитрий Евгеньевич Куликов

Сегодня большинству становится ясно: мы если и отставали, то лишь количественно, по богатству на душу населения. Что делать — жили без колоний, на суровых северных территориях, требующих ресурсоёмкого освоения, никого не грабили, да и воевали, всегда обороняясь — и по-горячему, и по-холодному. А качественно мы были впереди. И, безусловно, были суверенны. Мы удержали главный проект-достижение европейской цивилизации — империю-ойкумену. А Запад её удержать не смог — из-за бесконечной варварской внутренней войны, национализма, сведения имперского строительства к захвату, удержанию и эксплуатации колоний.

Чтобы народ мог быть носителем суверенитета, нужно, чтобы существовал сам суверенитет. Наш суверенитет в 1985–1999 годах был нами в значительной мере утрачен. И в первую очередь мы не были суверенны в плане мировоззрения, поскольку поддались соблазну смены одной светской веры на другую, созданную для конкуренции с нашей собственной.

Современная всеобщая демократия — это ширма, скрывающая в первую очередь реальных управляющих мировыми финансовыми потоками. Так как мировой центр этого управления (само его существование никем не оспаривается) находится не у нас, то на нашей территории это управление никак не может быть обращено к нашей общей, то есть государственной, народной пользе. Это чужой пылесос. Такое управление может ставить лишь цели обогащения компрадоров — узкой местной группы, обеспечивающей внешнее управление. Причём не за счёт новой деятельности, а за счёт эксплуатации и перераспределения имеющихся ресурсов.

Российский денежный класс в 1990-е состоял только из тех, кто увидел возможность обогащения через использование места в государственном аппарате. В результате сложился политический режим, который тогда называли «олигархическим», но правильнее называть элитократией.

Россия долго пыталась интегрироваться в так называемую «систему мирового хозяйства и международного разделения труда». Поэтому у путинского правления, при всей государственнической риторике во внешней политике, сохранялась твердая либеральная позиция в экономике. Это способствовало смене элит: новые элиты образовали те, кто был «высажен» государством в отрасли экономики, которые наиболее успешно эксплуатировали новонайденные места в международном разделении труда.

Но эта система оставалась «мировой» — что называли глобализацией — только потому, что управлялась вышеупомянутым мировым центром, то есть США. Прекращение режима «вхождения» в чужую — американскую — систему открыто началось в 2014 году, а с началом СВО на Украине в феврале 2022 года стало безальтернативной стратегией хозяйственного, экономического и финансового суверенитета российского народного государства. Попытка США использовать своё центральное положение в мировой хозяйственно-финансовой системе для того, чтобы склонить другие страны к соучастию в развязанной ими экономической войне с Россией, обнажила истинную природу глобальной экономики. Это заставило правящие круги многих стран осознать, в чём действительно состоят их национальные интересы, и породило их намерение разделить с Россией стратегию обретения/укрепления экономического и финансового суверенитета. Дальнейший ход событий неизбежно приведёт к распаду глобального экономического порядка и радикальной перестройке всего международного разделения труда[27].

Именно этот фактор может стать решающим в окончательном отказе от элитократической модели внутренней политики. Возможность извлечения стабильно высоких доходов из отраслей, питающих существующие элиты, опиралась, как сказано выше, на поддерживаемые США пропорции в мирохозяйственной системе. В период её радикального изменения США больше не смогут это делать, существующие элиты утратят свою «кормовую базу», а с нею — и причастность к власти. В политически и экономически суверенной России новые элиты смогут лишь служить, но не править.

Демократия — как античная, так и современная — никогда не заботилась о будущем, она всегда была механизмом сиюминутного согласования и баланса интересов элит. Те, кто имеет доступ к управлению социумом при современной всеобщей демократии, возможно, и планируют своё собственное будущее и даже весьма надолго. Но это делается за счёт будущего всех остальных. Ведь при демократии каждый — за себя. Так что проектирование будущего народа, страны и государства при сохранении такой демократии неосуществимо.

Буржуазная техническая демократия в эффективный период своего исторического существования использовала схему «правящая партия — оппозиция», споры между которыми — дебаты — служили исключительно для демонстрации их различий избирателям, одновременно скрывая реальные процессы раздела власти, как и сущностное единство и взаимосвязь правящих элит, стоящих за этими партиями.

В США две партии происходят из Гражданской войны Севера и Юга, в Англии — из борьбы короны и парламента. В странах, формально имеющих многопартийную систему, правящая и оппозиционная группы формируются на уровне коалиций. Мы же изжили «вторую», «белую» партию в полном составе. И это не недостаток, а достижение, историческое преимущество России, основание государства, преодолевшего исторический кризис западноевропейского извода. Наша общность социально-политически однородна, она исторически «красная», несмотря на искусственно созданное в 1990-е имущественное неравенство. Никакой правящей элиты из новых миллиардеров не вышло. Не возникло и оснований для возникновения «двухпартийной системы».

Тем не менее технической демократии как одному из механизмов оформления власти, установления фактического баланса отношений между обществом и государством, разрешения конфликта допустимых интересов есть куда развиваться, если отбросить идолов всеобщей демократии, если освободить демократическую технику от светской демократической веры и переключить её на обслуживание народовластия, народного государства.

Формирование и осознание общего публичного интереса большими группами (массами) людей есть непременное условие участия населения в политической жизни. Гражданин должен быть способен разобраться в том, что есть зло, а что есть благо для его страны, общины, семьи и — на этих основаниях — для него самого. А разобравшись, должен быть способен сделать правильный личный политический выбор, который не может быть простым отражением его экономических, этических и других частных устремлений. Такая способность к политическому самоопределению есть основное и единственное условие его устойчивости (иммунитета) к внешней идеологической и политической интервенции. Она же должна лежать и в основе процедур, порождающих права на участие во власти, осуществление государственных полномочий.

Для этого гражданин должен быть политически дееспособен, то есть обеспечен не представительством, а участием и причастностью.

Чтобы воспитать политически дееспособного гражданина, следует развивать (1) демократизацию управления, а не (2) демократизацию власти. Первая должна сделать процессы управления публичными и доступными для участия граждан, превращать управление в самоуправление. Вторая же — демократизация власти — в современном мире служит для дробления крупных многонациональных государств на этнические общины и группы местного эгоизма с целью подчинения таких государств интересам США, вплоть до перевода их под внешнее американское управление.

Для демократизации управления мы должны создать альтернативный институт публичной дискуссии в государственном открытом сословии, при котором эта дискуссия не будет связана с задачами обновления правящей группы и не станет механизмом разделения власти, борьбы за власть. Сами принципы так называемого «разделения властей» и «сменяемости власти», превращённые в символы светской веры, на деле служат только для прикрытия дележа власти в правящей элите.