Рыночные силы - Ричард Морган

Карла улыбнулась против воли.

– Что? Понравилось? – Эрик поднял бокал в ее сторону. – На этот раз я все выдумал. Твое здоровье.

– Твое здоровье, – она едва пригубила водку.

Пока шел новостной репортаж, она осушила бокал наполовину, теперь алкоголь стал теплым.

– Пап, почему ты здесь живешь? Почему не вернешься в Тромсё?

– Каждый день встречаться с твоей матерью на центральной улице? Нет уж, спасибо. Я и так постоянно испытываю чувство вины.

– Тебе известно, что большую часть времени она в разъездах.

– Хорошо, поправка – видеть ее каждый раз, когда она возвращается после особенно успешной презентации книги или лекций, – Эрик покачал головой. – Не думаю, что мое эго выдержит подобное. И потом, после того, как я столько лет провел вдали, у меня там и знакомых не осталось.

– Хорошо, ты мог бы переехать в Осло. Вести там свою колонку в газете.

– Карла, но я уже веду свою колонку в газете, – Эрик махнул в сторону пошарпанного компьютера, стоявшего в углу. – Видишь? Из него торчит провод, которой идет в Норвегию. Просто потрясающе, какие возможности дают сегодня технологии.

– Заткнись, пап.

– Карла, – его голос зазвучал серьезно, без насмешки. – Что изменится, если я перееду туда? Цены здесь не настолько высокие. Даже если учесть зональный налог, отправка имейлов стоит дешево, и несколько статей, что я отправляю за месяц, не съедают огромную часть моих доходов. Хорошо, жил бы я в Осло, ходил пешком на работу и экономил деньги на электронной почте – но все сэкономленное тратил бы на теплые носки.

– Не преувеличивай, там не так холодно.

– Ты, похоже, забыла.

– Пап, – ее голос стал мягче, – я была там в январе.

– А-а-а.

В одном-единственном угрюмом слоге Карла услышала боль. Эрик специально посмотрел дочери в глаза.

– Навещала мать?

Карла покачала головой:

– Времени не хватило. Кроме того, она вроде была в Новой Зеландии. Крис возил меня на шоу «Зимние колеса» в Стокгольм, а на обратном пути мы отправились посмотреть Согнефьорд[9]. Крис там не бывал.

– И было не холодно? Да ладно, Карла. Пускай я не могу летать в Норвегию, когда моей душе заблагорассудится, но не так давно я там был.

– Хорошо, было холодно. Да, было холодно, но, папа, там… – Карла не закончила фразу и обвела рукой комнату: – Пап, ты только взгляни на это место.

– Да, знаю, давненько не прибирался, но…

– Ты же знаешь, я не об этом!

Эрик какое-то время молча смотрел на дочь. Затем подошел к окну и отдернул потрепанную занавеску. За окном что-то горело – в отблесках пожара на потолке скакали тени их фигур. Сквозь тонкое стекло доносились крики.

– Да, – вкрадчиво сказал он. – Я знаю, о чем ты. Вот об этом. Только британцы способны привести город в такой упадок. И я – пятидесятисемилетний старик, застрявший в этом убожестве.

Карла избегала смотреть ему в глаза.

– Просто в Норвегии – цивилизованная жизнь, пап. Люди не спят на улицах…

– Естественно, они замерзли бы насмерть.

Карла не обратила внимание на его замечание.

– …там не умирают из-за того, что не могут оплатить визит к врачу, у пожилых людей есть деньги – они могут позволить себе отапливать дома, им не страшно выходить на улицу с наступлением темноты. Пап, там нет зон, где орудуют банды, не разъезжают бронированные полицейские грузовики и нет такой изоляции, как здесь.

– Похоже, тебе надо говорить с Крисом, а не со мной, – Эрик одним глотком осушил половину бокала. Он сделал это со злостью, в голосе еще слышались рваные отголоски эмоций. – Может, сумеешь уговорить его перебраться туда, раз тебе нравится Норвегия. Хотя неясно, чем вы оба будете зарабатывать на жизнь – там ведь на дорогах не убивают.

Карла вздрогнула.

Заметив ее реакцию, Эрик поумерил пыл.

– Карла…

Она уставилась на свои колени. И молчала. Эрик вздохнул.

– Прости меня, Карла. Я не это хотел сказать.

– Нет, именно это.

– Послушай, – Эрик отставил стакан, подошел и присел перед ней на корточки. – Я все понимаю, Карла. Знаю, вы занимаетесь этим, чтобы прожить. Как и все мы. Даже Крис. Мне все известно. Но разве ты не видишь? Доводы в пользу того, чтобы я перебрался в Норвегию, распространяются и на вас. Как думаешь, что я буду чувствовать, глядя на то, что вы живете в этом кошмаре?

Его ответ подействовал на нее как пощечина. Руки Карлы сильнее сжали его ладони.

– Пап… – она сглотнула и попробовала снова: – Пап, ты ведь не потому? Ты не из-за меня остаешься здесь?

Он хохотнул и одной рукой поднял ее подбородок.

– Из-за тебя? Ну, конечно. Учитывая мое богатство и влияние, я здесь, чтобы защитить тебя.

– Но тогда почему?

– Почему. – Он встал, и на миг Карле показалось, будто ее ждет очередная лекция. Но вместо этого Эрик вернулся к окну и уставился на улицу. Пламя разгорелось сильнее и теперь окрашивало его лицо рыжим.

– Помнишь Монику Хансен?

– Твоего фотографа?

Эрик улыбнулся:

– Не думаю, что ей понравилось бы притяжательное местоимение, но да, ее – фотографа Монику. Она снова живет в Осло и снимает мебель для какого-то каталога. Карла, она просто умирает от скуки. Да, ей хорошо платят, но от скуки хочется выть.

– Уж лучше так, чем спать на улице.

– Не преувеличивай, дочка. Я не сплю на улице. И – нет, послушай меня секундочку – подумай над этим. Ты говоришь, в Норвегии нет такой изоляции, как здесь. Тогда о чем я буду писать, оказавшись под крылышком родной скандинавской соцсистемы, где всем комфортно и безопасно? Нет, Карла. Здесь линия фронта, и я могу что-то изменить.

– Отец, но это никому не нужно, – Карла встала и посмотрела на него, ее снова распирало от гнева. Она резко отдернула вторую занавеску и уставилась на пожар внизу. – Только взгляни.

Она махнула рукой в сторону перевернутого кресла, которое, как выяснилось, послужило дровами. Вокруг были разбросаны другие предметы, но в темноте их было невозможно распознать. Пламя до них не добралось. Прямо над грудой хлама зияло разбитое окно, подсказывая, откуда вещи. Кто-то пробрался в квартиры на втором этаже и вышвырнул содержимое на улицу. Вокруг костра собрались фигуры в мешковатых спортивных толстовках с капюшоном – Карле они напомнили гномов из диснеевского мультика, только сейчас походили на негативы из кошмара, где, очевидно, никто не жил долго и счастливо.

– Взгляни, – снова прошипела она. – Думаешь, этим пацанам есть дело до того, что ты пишешь? Большинство из них и читать, поди, не умеют. Будто людей, вроде них, заботит, что ты пытаешься улучшить этот мир.