Нея - Эммануэль Арсан

— Почему бы и нет? Я всегда хотела отправиться на Мальту. По-видимому, там очень ровная местность и есть чудесные руины. Мне нравится название, и остров, кто знает почему, напоминает Родос, но я предпочитаю Мальту, поскольку это независимая страна. Я нахожу маленькие независимые государства типа Лихтенштейна, Сан-Марино или Монако довольно очаровательными — но все эти места слишком цивилизованные, слишком консервативные, слишком холодные. Тогда как Мальта более легкое и беззаботное место, где много солнца. Давай поедем на Мальту…

— Согласна, пусть будет Мальта.

Во время обеда мы по-идиотски каламбурим по поводу названия и до упаду смеемся. Мальта — символ нашей приближающейся свободы. Это уверенность в том, что, как бы все ни повернулось, у нас есть прибежище, где можно скрыться, исчезнуть. Но и в шутках мы ощущаем все то же беспокойство. Какой прием окажет мне отец? Захочет ли он помочь нам освободить Мориса?

Я звоню раз, другой, третий. Никто не отзывается. Я жду. По-прежнему никого. У меня сохранился ключ от дома. Открываю дверь, вдыхаю знакомый запах. Но это не тот здоровый домашний аромат маминого бытия, запах воска и варенья. Это запах школьной столовой и дешевой гостиницы. Смесь запахов кухни, центрального отопления и испарений. Я поднимаюсь по лестнице. На площадке второго этажа большое окно с двойными рамами стало серым от грязи и пыли. Кожаные сиденья, по форме напоминающие животных, и огромная коричневая медвежья шкура на бежевом ковре такие же. И все же многое изменилось. Я не вдаюсь в подробности, по крайней мере сразу, но постепенно начинаю сознавать, что эти признаки изменений лишь малая толика, главная проблема — во всеобщем исчезновении той элегантной простоты, что была присуща моим родителям как супружеской паре. Здесь нет пробки, там разбито стекло, не закрывается окно, перекошена дверь и теперь хлопает при малейшем движении, подстаканники без стаканов или бутылки на французских полированных крышках столов, книга, лежащая раскрытой на столе так давно, что ее страницы пожелтели от солнечного света.

Сколько времени пролежала она здесь на столе раскрытой на одной и той же странице, сколько месяцев провалялась в куче на полу бархатная скатерть с бахромой с этого стола-тумбы на одной ножке? Разве отец еще не вернулся? Я противна самой себе. Продолжаю осмотр, не зная, на кого возложить вину: я брожу из комнаты в комнату, захожу сначала в комнату Сюзанны в конце коридора. Здесь тоже все так же, но по-другому. Светло-голубое атласное стеганое одеяло на пуху покрыто коричневыми пятнами. Обрамленное зеркало над ее косметическим столиком перекошено. Мамина коллекция маленьких гравированных серебряных русских шкатулочек свалена как попало на газете вместе с клочками черноватого ватина, будто бы кто-то только что остановился на полпути, приводя все в порядок. И к тому же все такое грязное и пыльное. Небольшая зеленая гостиная на первом этаже пуста. Там только кресло и пыльный чехол с него под канделябром из многочисленных цветных хрустальных подвесок в стиле барокко. Две стопки тарелок стоят прямо на ковре перед одним из окон. Я пересекаю комнату. На тарелках все еще видны следы засохшего соуса. Кладу свою сумочку на стол и собираю их. Толкаю вращающуюся в любую сторону двустворчатую дверь, ведущую в кабинет. Дверь открывается и закрывается с мягким шипением, воскрешающим мои воспоминания сильнее всего остального. Я прохожу в кухню через вторую дверь. Собираясь опустить посуду в раковину, я замечаю, что одна из газовых горелок зажжена под кастрюлей, из которой выбивается облачко пара. Я подхожу к ней и отдергиваю руку, когда пар обжигает ее. Приподнимаю крышку, но снова обжигаюсь и роняю ее. Слышу шаги и оборачиваюсь.

Это отец.

Он вошел из коридора через дверь, ведущую в покои слуг.

— Папа, ты здесь!

— А, это ты, — говорит он неуверенно.

— Папа, я так счастлива…

Я подбегаю поцеловать его. Он разрешает, руки опущены. Подставляет одну щеку, затем другую. Он не очень чисто выбрит, и поскольку его борода имеет тенденцию расти довольно неравномерно, то щеки и подбородок кажутся сероватыми.

— Нея, это ты, — повторяет он удивленно.

— Ты недоволен, что я приехала навестить тебя, не сообщив заранее?

— Нет, почему?

— Я не знаю… Так как ты сказал мсье Моссу, что не хочешь больше видеть меня…

— Нет, Нея, я сказал… но это не важно. Когда ты возвращаешься обратно?

— Но… Я не собираюсь обратно. Я думала…

— О нет, ты не можешь оставаться здесь… нет… тебе будет неуютно здесь… Ты должна остановиться в гостинице, если надо что-либо уладить в Париже…

— Мне нечего делать в Париже, папа. Я приехала повидать тебя…

— А!

— Я мешаю тебе?

— Нет, но я не знаю, где тебя разместить…

— Послушай, в доме полно комнат.

— Да, но я не уверен, что знаю, где простыни…

— Разве у тебя нет никого…

— Нет никого. Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь беспокоил.

— А где ты спишь?

— Я занял комнату Марселлы. Бывшую комнату Марселлы, ты знаешь — на первом этаже у внутреннего дворика. Она очень спокойная и приятная, и к тому же оттуда проще попасть на кухню…

— А как твой кабинет с диван-кроватью?

— Да, но он такой большой, ты знаешь. Нет, комната Марселлы чудесно мне подходит, правда.

— Но кто делает всю работу по дому и готовит еду?

— О, вообще-то нет никакой работы по дому, если живешь сам по себе. Иногда я хожу в ресторан или посещаю итальянский магазинчик поблизости и покупаю продукты там — там есть все, в том числе и готовая пища, которую мне надо только разогреть… О, у меня все отлично…

— Вообще-то, это не похоже на жизнь. Что случилось, папа?

— Ничего, совсем ничего, Нея, уверяю тебя… только проще, вот и все.

Я никогда не видела его таким раньше. Правда, на нем некоторый отпечаток отшельника. В общем, он оказался оторванным от мамы и нас всех, и потом, когда закрылся в своей раковине, я могу предположить, что, должно быть, он потерял фирму и не ходит на заседания совета. Но я слышала, что его основной бизнес по поставкам сантехнического оборудования (раковины, умывальники, краны и прочее) и бытовых электроприборов вышел на мировой уровень и его предприятия есть во всем мире, даже в США…

— Ты по-прежнему руководишь SCR?

Кажется, он не понимает, поэтому я вынуждена снова повторить вопрос. Наконец он кивает, а я продолжаю:

— Ты по-прежнему играешь активную роль? Ходишь на заседания совета или нет?